Современная украинская поэзия: Евгения Бильченко

Евгения Бильченко – один из самых известных русскоязычных украинских поэтов. Она родилась и живет в Киеве, но своей духовной родиной считает Ивано-Франковск. Поэт, прозаик, переводчик. Философ, культуролог, религиовед. Арт- куратор. Организатор актуальных арт-практик в области поэзии. Ее стихи публиковались и публикуются в таких периодических изданиях, как «Золотой век» (Киев), «Ренессанс» (Киев), «Art-ШУМ» (Днепропетровск), «Литера_Dnepr» (Днепропетровск), «Южное сияние» (Одесса), 

Евгения Бильченко

« Склянка часу» (Канев – Менхенгладбах), «Дети Ра» (Москва), «Зинзивер» (Санкт- Петербург), «Писатель. XXI век» (Санкт- Петербург), «Ковчег» (Ростов-на-Дону), «Север» (Петрозаводск), «Дарьял» (Владикавказ) и др. Поэзия Жени Бильченко – глубокая, образная, ее произведения легко, запоем читаются – и производят неожиданно сильное  впечатление. Ее стихи - это взгляд на мир со стороны, но взгляд не отрешенный, не равнодушный, полный сопереживания. Наверно поэтому творчество Евгении Бильченко не оставляет равнодушным, заставляет возвращаться к прочитанному вновь и вновь. Специально для блога Верлибры и Другое Женя Бильченко предоставила циклы стихотворений, посвященные любимому покойному человеку. Эти произведения, очень личные и болезненные для автора, не известны широкой публике.

Артисты

-1-

Все, что мы можем, – это садить друг друга на цепь

И до истертой металлом шерсти кровавить вой.

И ты никогда не придешь на мой проклятый концерт, –

Так же, как я никогда не приду на твой.

Разные стаи, разные сцены, разные роли – одна звезда.

В Вифлееме – вечный январь. На Луне – мировая тишь…

А я хочу тебя нынче ночью – хочу тебя, вот беда! –

Лунным лучом запрыгнуть в окно – погладить, пока ты спишь,

Оттопырив губу, отпуская зло, отпевая меня Домой…

По-моему, после Творца эту жизнь редактировал графоман…

А наш общий спектакль бродит по небу с черной нищей сумой:

Собирает звезды себе на Манну – и медленно сходит с ума…

                                                                                            29 августа 2009 г.

-2-

Конец концерта, – и лампы тушат.

И мы – усталые, как собаки,

А с нами – ницшевский Заратуштра

С лицом тинейджера-забияки.

В душе у каждого – далай-лама:

Мы так прекрасны и так спокойны…

Конец концерта, – и тушат лампы,

И начинают светить иконы:

Они – живые, как хлеб с райцентра,

Где салом с медом слезятся свечи…

Но тушат лампы – конец концерта,

И мы уходим… А с нами – вечность.

-3-

Не хочу допускать абортов в разгаре чувства

И на полке лежать, как пупсики-голыши;

Не хочу создавать искусственное искусство –

С четкой мыслью, точеной рифмой, но без души.

Не хочу, чтобы черт в небесном торчал хорале:

Таракан – и тот органичнее среди роз.

Не хочу, чтоб в лицо упрямо и честно врали;

Чтоб опять москвичей квартирный подвел вопрос.

Не хочу, чтоб в любви господствовал принцип жлобства:

Я в тебе и в себе весь дух его истреблю.

Но хочу, чтоб воздвигли крест на планете лобной

И на свадьбе надели рубище королю.

И тогда в этом мире станет чуть больше храма;

Восковые березки вспыхнут, как белый флаг…

Наше горе мы, как всегда, превратим в рекламу,

Получив на концерте очередной аншлаг.

                                                      29 сентября, 5, 17 октября 2010 г.

***

Наступила эпоха больших площадей

С единицами добрых несчастных людей –

Тех, что, в город старинный входя, как во храм,

Отдают предпочтение узким дворам.

В пестром глянце форматов, шаблонов и шор

Мы – медведи с лохматой и вшивой душой.

Нет, мы – волки и птицы: мы – опытней Вед,

Но на Севере Диком и страус – медведь.

Только после, содрав медвежатника грим,

Мы, как Ромул и Рем, опрокинемся  в Рим:

Почудить на предплечьях соборов и арк…

Жаль, что нас не посадят в один зоопарк!

Спонсор

Снова концерт – и снова кровлю стихи…

Зрители хнычут: цапануло, значит: умора!

И некий критик, в меня тыча,

Говорит, мол, я – «анархист»:

Надеваю слова на голову,

Как шляпку от мухомора.

Потом, как обычно: коньяк, фуршет,

Немного пошлой души…

Он оказался владельцем банков

Где-то в Южной Корее…

А я же – не продаюсь ни за какие шиши:

Я – сама по себе дура, посему – бесплатно дурею.

У меня – море, у меня – memento, у меня – заплаты на пледе…

У меня – Церковь, и Цербер века, и цензор голодной совести…

«Ваши стихи появятся

Во всех магазинах, леди!»

Дядя! По-моему, я не просила

Никуда тебя этот сор нести!

Снова – любовь и снова – нехватка сна.

Троллейбусы, как бандиты, шатаются по окрестности.

А на Медведь-горе – священная тишина…

Цезарь! По-моему, я не просила

Никуда тебя этот крест нести…

Снова концерт – небеса по земле поземкой

Заметают солью томатный сок,

Примиряя любовь с бытом…

И недолог тот час, когда в черной крови чернозема

Я закопаю зеленых медведей,

А скажут, скажут, что «так и было»…

Абыдно, да?

Снова концерт – туфта!

Собираю феньки со всей планеты.

Под веками растекается

Землистая черная тушь…

Мы – артисты.

Мы – черти что.

Мы – художники.

Мы – поэты.

Обелиски живого духа

На кладбище мертвых душ…

                                                31 августа 2009 г.

Шум раковины

В города из слюды, во дворцы из сланца

улетает «голландец»;

со дна воды

поднимается рев;

за последний лацкан

зацепилось пространство –

и бьет под дых.

Мало времени…

В недрах вскипает магма;

«Мама!» – в черную прорву орет земля;

на глазах у небес проступает манна,

растекаясь по темени корабля.

Мачты – белые-белые, без прически,

как покойники с кладбища, как столбы;

версты, сбившись со счета,

сидят в печенках

алкогольно-циррозной мадам судьбы.

Пьяно, громко и грузно гремят кораллы;

в рифе рифм юным волком скулит моллюск;

два дебильных подростка с телеэкрана

разбивают о лодку любовный блюз…

Но, устав посылать (или посылаться?),

остудив вопли мозга в тупом виске,

Я услышу, как тихо…

слюда со сланцем

говорят на безветренном языке.

                             31 августа 2009 г.

Этюд

Первое сентября… В столице сгустились пробки…

Слепо мигают балконы в прилипчивых целлофанах…

Над Шулявкой в небе крошится заря

И шлепается на бровку…

Стрептоцидная Пронька на школьном дворе

Курит марихуану.

Закаты так предрассветны,

Что боязно ошибиться:

Осень – смертельно весенняя,

Как страсти в дешевом видео…

И кровь, уставшая биться

В Богом набитый бицепс…

И что-то еще у тебя в глазах,

Чего я раньше не видела…

                          1 сентября 2009 г.

Топлесс

Наш город, где слово «выпить» –

Тождественно слову «выжить».

Все меньше случайных встреч, но

Все больше «забитых стрелок»;

На солнце меняют вымпел.

Бредут по асфальту лыжи.

И медленно, быстротечно,

За ними уходит время.

Не лечат ни принц Высоцкий,

Ни дедушка Окуджава,

Ни вгибы ночей по Каме,

Ни утро всех сутр на небе;

Рукой утираю сопли.

Рекой продуваю жабры.

Мне трудно дышать рывками,

Но вольно – еще труднее.

Боюсь, как всегда: мобильных,

Отключенных и включенных;

Продленных душевных песен

О кратких поддельных песнях…

Поля провожают ссыльных.

Сбивается даль со счета…

Наш мир – так широк, что тесен:

Хоть швами о струны тресни.

Гортанные спазмы зверя –

На бабьей груди истерик.

Так больно, что больно плакать –

В распятую распашонку…

Наш космос, где слово «верить»

Тождественно слову… «веник».

И платье кладут на плаху,

И режут его по шелку…

                         2 сентября 2009 г.

 «Дуэль»: вариации на тему

                              Юрию Крыжановскому

-1-

(Наташа)

Нет игр, которые стоят свеч.

Нет окон, способных сдержать дома…

Да, это ужасная вещь

Потихоньку сводит меня с ума…

Поэта ты любишь – до самой трухи:

От устья и вспять – к истоку ручья…

Но ты не любишь мои стихи

(А стихи мои суть я)!

И что теперь делать?

Рифма кривая…

Да в тетради – перо нагое…

Ты знаешь, меня это убивает –

Больше, чем ВСЕ ДРУГОЕ.

-2-

(Дантес)

Был снег горячим и белым:

Видать, допился до «белки»…

Ночь, как ревнивый Арбенин…

Последняя перестрелка.

Развилки, ссылки, ухмылки…

Джинсовый бунт против кружев.

Любовей дохлый обмылок –

Последняя постирушка.

Сашок, не дави на жалость

Красавице Беатриче!

Опять от меня сбежала

Последняя электричка.

Постельной тоской отмечен

Осколок Второго Рима…

Ты ранен в живот – не мельче…

Последняя пелерина.

Стихи на зеркальной глади

Томительных злых гостиных…

Палаты, полы, полати…

Последняя перспектива.

А после – венки и свечи.

И крест – вместо спинки  стула…

И нашей последней речи

Библейская контркультура…

                                      1, 4 сентября 2009 г.

Моя рука

                            Игорю Павлюку

Брат, уйдем.

За собой оставим

Полбутылки – и знак наскальный;

Запах сала, и привкус меда,

И церквей золотую рать;

Нам, сыгравшим в одной октаве

Забайкалье и Зазеркалье, –

В кайф лишь портить прогноз погоды

Для желающих загорать.

Брат, умрем.

На пустой арене

Мир, как глупенькая Дуняша,

Тычет пальчиками в паяца:

Сбрось парик и стреляй в упор!

В жалком царстве стихотворений

Всякий хвост на тебя поднявший

Да повесит меня за яйца:

Все, иначе – не разговор.

Брат, курнем.

Лебедой и мятой,

Как наркотиком, бредит поле…

Голубой истерией мая

Аж заходится наша высь…

… И кирнем. Голоса – измяты

До последних окурков боли…

Брат, внимание! Нас снимают!

Дай мне руку и улыбнись.

Брат, взлетим.

За собой оставим

Полстраницы - и крест нательный.

С нами клятва индейцев майя

И Христово чело Карпат…

Не отара – мы. И – не стая.

Каждый ранен в себя – смертельно.

___

Брат, внимание! В нас стреляют…

Я держу тебя… Слышишь, брат…

                            5 сентября 2009 г.

Жлобская женская лирика

Предисловие

Полон рот дурных острот:

Так и прет, – сочувствую.

Бросил камень в огород –

Угодило в чучело.

Чем стебаться до трухи,

Лучше – обнимался бы…

Милый! Это – не стихи!

Это – сублимация!

                                   6 сентября 2009 г.

1. Жлобская ночь

Настольная лампа,

Как далай-лама,

Трепетала ланью над нашей кроватью,

Пока ты грязными, грубыми лапами

Срывал с меня белое платье.

О, эти лобзания искренние

Свежевыбритых ног и щек!

Соловьи перед звездами заискивали

И требовали: «Еще!»

Мордой в гостинку на окраине Киева

Упала любовь, как принцесса, голая:

Будто бы вся женская лирика

Опрокинулась

На твою несчастную голову.

Восхитительные стихи завалялись, как старые валенки,

В тараканьем пыльном издании…

Доброе утро, жлобенок маленький!

Обрати на меня внимание!

Выпей кофею,

Убери в комнате –

И до свидания!

                              6 сентября 2009 г.

2. Жлобское  утро

Чтооо?! Разочаровала, да?

Жлобизм предстал во всей красе?

В пруду – вода. Во тьме – звезда.

И я – такая же, как все.

«Любимая», чья сущность – стих,

Стихом же загнана в кусты.

Что коз пасти, что крест нести,

И все – такие же, как ты.

Ответственность «за тех кого» –

Наш общий покупной судья.

Ну да, я – гад.  Ну да, – я – вор.

И ты – такой же, как и я…

                              6 сентября 2009 г.

3. Ее жлобская подруга

                            

Стихи – изящны и грубы –

Соскоблены с расстрельной стенки.

Ах, детка, мы с тобой – жлобы!

Мы – недолеченные стервы.

Плюем в батист. Играем роль

Болтливых остряков по спаму.

И жлобский кукиш тычем – боль –

В прогнивший малокровный пафос.

Что с нас, развязных сук, возьмешь,

Кроме анализов, конечно.

Бери шинель. Пошли,  Гаврош!

Все. Мы уходим в бесконечность…

                                  20 августа 2009 г.

4. Ее жлобская семейка

                                           

В моих венах – слепой гайдамацкий ген

Спит со стебом и сленгом, как Инь и Ян.

И зачем ты, столичный интеллигент,

Называешь «жлобами» моих крестьян?

Мы с тобой – благородны, как никогда:

Нам графины завидуют и графья.

Родовую фамилию – «Галайда» –

Я дарю тебе – честно и без вранья.

Мои предки вас вешали на реке,

Отнимая последний нажитый грош…

На последней из виселиц – на руке

Ты сегодня повесил меня…

Ну, что ж…

                                  20 августа 2009 г.

5. Жлобская свадьба

Длинный черный лимузин – современный гроб.

Новый модный магазин – из пластмассы ставни.

Здравствуй, милый! Это я – твой махровый жлоб:

На жлобизме на моем негде штамп поставить.

Деньги лапами гребу и кляну судьбу

За убогую твою стильную котомку.

Не дано мне охватить, бедному жлобу,

Поэтической души неземную тонкость.

Без меня ты проживешь, как без Гриши грош.

Жалко жалящей любви – да у пчелки жалко.

Я – в тебе, а ты – во мне и в кожухе – вошь.

Шов за швом по венам страсть рвется, как пижамка.

Ты – прекрасен, спору нет, но пройдет сто лет, –

Я налягу и плечом отодвину глыбу, –

И оттуда, словно черт, вырвется рассвет

И на жлобском языке скажет мне: «Спасибо».

                                             6 сентября 2009 г.

Улыбка Довженко (цикл)

-1-

Поцелуйным толчком выхожу из ступора,

Вспоминая, что я – человек и женщина;

Черно-белые яблони с киностудии

Улыбаются трепетно, по-довженковски.

Дупла беличьи пахнут коньячной сладостью;

Спят могилки, по-детски мигая ямками…

Остуди меня, солнце! Я – очень слабая,

Как тушеное в сахарной пудре яблоко.

Я дышу, как танцую в лучах прожектора;

Я пишу, как дышу, – до сырого лепета…

И какая мне разница, что Довженко твой

Улыбался, как ты говоришь, «без трепета»?!

                                            5 сентября 2009 г.

-2-

Весь в инее, сад Довженко

Снимает себя по новой.

И ты говоришь мне: «Женька,

Мне так без тебя хреново».

Столица стеклянной бранью

Занозила перепонки.

Дедовское наше братство –

Беспомощнее ребенка.

А в урне седой окурок

Спит, словно Чжуан цзы в люльке…

В империи древних урок

Цветет под асфальтом лютик.

В снегу утопают лавки,

Приземистые, как бабки.

У ветхой бензозаправки

Вздыхает истертый бампер.

И вроде бы все в порядке…

Мрут мухи в тоске «про это»…

И школьники врут в тетрадках

О «страшной судьбе поэта».

                             25 февраля 2010 г.

Нежность

Чуть-чуть… Чуть свет. Чуть звук. Чуть сон. Чуть дождь…

Чуть вдох…Стоим затравленно, не тискаясь,

И чуем, как в чуть даль, в чуть дым, в чуть дрожь

Чуть стук картины в стенку тихо тикают.

Тик-так… Тик-ток. Стоп. Между нами – Бог…

Электропровод ввысь гудит, как мания…

Любовь приходит, как «любовь», – не в срок

В киношной маске черно-белой магии.

Чист-чист кусочек неба, как янтарь…

Такой обвал – попробуй словом вырази…

Бредем поодаль и насквозь, – как встарь

Хоробрые закованные витязи.

Чуть боль. Чуть бель. Чуть «биль» и «ченко». Снег

Крошится мелом с досок эпитафии…

И мы лежим, как залежи планет…

И, слава Богу, люди нас оставили…

                                                  10 сентября 2009 г.

Весна

Сад – старый, осенний, сиплый –

Отходит светло и чисто…

Мы тоже гибнем красиво

В бомбежке лучистых

Листьев.

Сад солнцем на сердце каплет

И слушает птиц вполуха…

В готической шейке цапли –

Извечная нежность духа.

В подгнившей скамейке – детскость.

В гусиной ораве – тихость.

Сад – гений, и со злодейством

Все это не совместимо!

Сорви покрывало майи:

Мне душно  в застенках спален!

Мы умерли, обнимаясь…

В саду нас и закопали.

А после пройдут девчонки

И скажут: «Смотри, могилки!»

Сад – юный, весенний, звонкий…

Мы выжили.

Мы погибли.

                               20 сентября 2009 г.

Плед

               Твоим стихам не нужен плед         

                                   Тарас Борозенец

Ты, прав, моим стихам не нужен плед.

А главное, уже не нужен плащ…

Иду по кромке,  в свой же метя след:

Сама себе конвойный и палач.

А мимо, мимо – люди без голов,

Косые взгляды в роговых очках....

В «Домашней кухне» – разогретый плов

И чай… Барашек облака в руках,

Как обморок…И – брат, ты не пове-

ришь, что за мука! – дождеглазый стих…

Кленовый лист, – как крест.

Как выкрест – век.

И все путем.

И мне его нести.

                                                       11 сентября 2009 г.

Песня о пользе воздержания

Ненависть – чувственная, живая –

Плавает кролем и баттерфляем;

Мы же друг друга поубиваем:

Я представляю, я представляю

Эту семейку: не дом, а яма;

Мебель – уже не в пыли, а в тине;

Люди! Распните меня на ямбы:

Я не женюсь на такой скотине.

Лучше я съем, как певец, свой паспорт

Или мотив напишу попсовый!

Дура, от коей не будет спасу, –

Нежная дура по кличке «Совесть»…

Хоть за Рокфеллера, хоть за Трампа.

Хоть к черту лысому на Кулички.

Я не отдам ей своего штампа:

Пусть не надеется, истеричка!

Знаю, что хочет, что зубы точит,

Что затуманивает стихами…

Я расползаюсь от многоточий,

Переплетающихся с духами.

Изображает кураж какой-то:

«Вишь, я какая – ни дать ни взять я!»

Знаю по опыту: хочет в койку, –

Так и выскакивает из платья.

Я воздержусь: не затем, что лень мне –

Вцепится ж после – не будет сладу.

Как я сегодня великолепен!

Мне – ничего…

Даже жить не надо….

                                                                 9 сентября 2009 г.

Песня о зубах поэтессы

Зеркало вряд ли об этом грезило:

Как анекдоты с чукчами,

Прикус – не Мэрилин, не Брижит –

Нет никакого спору;

Женщина, пишущая поэзию, –

Это такое чучело,

Что a priori не подлежит

Конкурсному отбору.

Ей не оказывают внимания,

Не пристают за столиком;

Синий чулок. Записной судья.

Липкий листочек банный….

Выкусив ложного понимания,

Если бы толщу – толику! –

В вашей двери появляюсь я

С кроличьими зубами.

Ох, и нехитро мое имущество:

Дружба с двумя психушками;

Чаю зеленого граммов сто,

Пломба и слой эмали…

Из-за такой не хотят ни мучиться

И ни стреляться Пушкины…

Разве что любят… За что? За что?

Это же – аномалия!

                                          9 сентября 2009 г.

Вариация на тему «Кармен»

До чего же бульварен этот бульвар

И какие паскудные тополя!

Смерть танцует на деках черных гитар

Танец древнеиндийского короля.

Еще шаг, еще два, еще три – и вновь

Старой рифмой срываются ткани в пыль…

Камасутра – ничто, когда есть – любовь:

Венценосный канкан на глазах толпы.

Хочешь, снова обучимся танцевать?

Нас за деньги запишут в один кружок…

Молодым бегемотом скрипит кровать:

Страсть-испанка.

Страдание-сапожок.

До чего же вульгарен этот бульвар!

Идиоты влюбленные – облака…

Жизнь танцует на струнах белых гитар…

Я бы выжила. Только скажите: КАК?

.

                                               12 сентября 2009 г.

Спокойной        ночи

Негде мне голову преклонить:

Разве что, в туалете.

Люди, события, сны, огни,

Страсти по мертвой Лете…

Сжалась в кошачий комочек честь –

Каплей культуры в хаме.

Маски – вульгарнее, чем ты есть,

Вскормленные стихами.

Крылья Жар-птицы поверх голов

И на ладони стигма…

Слово прорвалось за рамки слов

И, захлебнувшись, стихло.

Стало мне боязно: как в саду

Детском, когда котлеты;

Вечер, дурачась, сплюнул звезду

Ночи на эполеты.

Душно от бархатных женских строк

С вечными соловьями…

Души – железный волчий урок

Воя в расстрельной яме…

Стать бы болтающей по «D-juice»

Девочкою с прыщами…

Девять часов.

Я уже ложусь.

Рано.

Как все мещане.

                                                 10 сентября 2009 г.

Осенний марафон

«Я записываю: «Завтра кафедра».

Что? Не слышу! А, на семь часов…

Понял. Буду». – Время с видом Каина

Закрывает вечность на засов.

Я бегу. И шлепаются лавочки

В тополями сдавленный бульвар.

Разменяли ласточек на лампочки.

Божий дар – на чертов перегар.

Ты прости, прости, прости, прости меня,

Колокол, сорвавшийся с цепи!

Жизнь, как пух и прах, – слепая, тихая, –

Догоняет кладбище в степи.

Возвращаюсь – тяжело. Замедленно.

На скамейке бабки коммунизм

Строят заново…Меня заметили…

Никогда не опускаю вниз

Головы ни перед кем – хоть бей меня!

Разве только, призовет Господь…

Мстительная мелочность Арбенина

Норовит мне слово распороть.

Надвое – на маты и на атомы.

Надвое – на небыль и на боль.

Даже на мобильном – бесноватая,

Пошлая услуга «Два  по ноль»…

Я успею. Разорвусь – сошьют меня.

Лягут песни, как солдаты в ряд…

А живу я, как и все, на Шутова:

Был такой полковник, говорят…

                            11 сентября 2009 г.

Слава

Я вижу тебя, единственный мой читатель.

Проходят века… Я сплю в жестяном гробу…

Последние ранги вносят в бессменный табель.

Ты скачиваешь поэзию в ноутбук.

Тебе – двадцать три. Студент. На носу – очечки.

Ботаника – и джинсовая цифра «пять».

Осколок зари – как знак моего просчета –

Каштаном на клене выращен – и распят.

Меня больше нет. Никто меня не читает.

Забыты литфесты, слэмы и вечера…

По-старчески и по-божески плачут стаи,

И так же разгульно шлепает детвора.

Трава догоняет дождь на велосипеде.

Паучьи архивы злобно мотают нить…

Целую тебя, любитель энциклопедий,

Которого я уже не могу любить!

Все – новое: на печенье сменили марки.

Ни «Свиточа», ни «Рошена», ни тех конфет…

А скажут, скажут: «Бильченко – графоманка», –

Особенно люди, ближе которых нет…

Эпоха выводит новые пируэты;

Меняется выражение глаз души…

Малыш, ты не помнишь слез на глазах поэта,

Когда он орал мне: «Дура! Только пиши!»

Все сбудется: голубь драки и ворон мира,

Подросшие алкоголики на «БЖ»…

Зажимы в кустах, и вечное «Нет квартиры!»,

И мы в колыбельках – маленькие уже…

                                             8 сентября 2009 г.

Травма

            Стихотворение о том, как меня ударило током при попытке отсоединить подзаряжающее устройство от корпуса мобильного

Друзья, как друзья, – жилеткой не отоваришь.

Поплакаться б, – так из ребер пространство вынуто…

Тебе популярно все объяснил товарищ:

«Браток, ты пойми, что эта девица – двинута».

Подростки ходили в школу из чувства долга,

И солнечный зайчик лунный канкан отплясывал…

«Таких отшивают с ходу – и вся недолга:

А пялится, ух, глазами своими блядскими!»

Тактично и мягко мордочкой ткнув в ошибки,

Тебе описали Бога за стойкой барною;

Пахнуло духами редкостного пошиба

И мыльным колхозом приторной Санта-Барбары.

«Никто ни за что на свете сем ни в ответе:

Твое от тебя и так никуда не денется…»

И только любовь осталась стоять в просвете –

Бесхитростная и ласковая, как девственница…

Так вот тебе, нарушительница порядка,

Владеющая стандартной словесной магией!

Сегодня ты получила свою разрядку,

Схватившись за шнур мобильной эротомании.

И даже стихи не пишешь от дикой боли:

Ни выдохнуть и ни охнуть – передавило так!

Поет – забинтованный Соловей-разбойник…

Круги по воде и молния в небе: вилы, ток –

Плохие приметы…  Братья на сестрах женятся.

Мой бедный судья, зачти мне хотя бы это:

Тебе удалось ударить меня как женщину, –

Попробуй теперь убей меня как поэта!

                                                15 сентября 2009 .

Благословение гор Киевских

                               Андрею Вознесенскому

У травинок – глазенки сестрины…

На подольских холмах – апостол…

Что ж, пожалуюсь Вознесенскому,

Как я это умею, – с понтом.

Окна, рвущиеся за далями,

Бьются лбом о чужие рамы…

Я не склонна к суицидальному –

Ни физически, ни морально.

Говорят, я вполне здоровая:

Разве только подводят нервы…

Божий дар – рыбий жир, дарованный

Небом, сдох без воды, как нерпа.

Игр словесных часы песочные,

Пошлых сплетен ведро и швабра.

Как на рану, сыпь одиночество:

Соль апостольскую – на жабры.

Небоморе упало в обморок –

В заповедную свою зону…

Моренебо накрылось облаком

До последнего горизонта…

Там, на солнечном мертвом краешке

Чудотворного мезозоя,

Мы – дебильные.

Мы – оранжевые.

Мы – крещенные…

«Аве, Зоя!»

                        16 сентября 2009 г.

Индийское кино

С каштана сошла кора – и растет скелет.

Обугленный дождь дробится в осколках луж.

Осталось одно: нырнуть под дырявый плед,

В усталый оргазм голодных и нищих душ…

С лимоном коньяк, октябрь на крови – и мы,

И ласковый, неприрученный хрип костра…

Позволь мне, я лягу трупом против зимы

На тонкий, протяжный штырь твоего пера.

Старуха-трава лепечет про все подряд.

Осенние осы жалят себя и мрут.

А мне хорошо: я знаю, что ты – мой брат,

В ответ на: «Ты кто?», – ответивший скромно: «Брут»…

И больно, как будто в ребра всадили нож

И медленно так ворочают изнутри…

А кто-то кому-то шепчет: «Ты не умрешь!» –

В ответ на киношный вызов: «Со мной умри!»

Ты знаешь, как это страшно – лететь на свет

По древним пещерным храмам своих висков?

А «Зита и Гита» – это двойной поэт:

Такая у них кликуха, у дураков.

                                    16 сентября 2009 г.                    

Пару вопросов (цикл)

                          Неответчиво…

                         (слово Ф.М. Достоевского).

-1-

Я забыла, что это – ТЫ,

Обезличила фотографию

И читала твои мечты:

Отвлеченно, как монографию.

Брат, дела у меня плохи:

На ресницах, песком опушенных,

Нависают твои стихи,

Как на школьнице – томик Пушкина.

Все так близко… Так далеко…

Так ответно… Так неответчиво…

Глажу строки, как лоб, – рукой

Да Георгию ставлю свечечку…

Бьется слог о чугунный пол

И крестильными светит знаками…

А жена твоя: «Всем он, мол,

Врет. Изящно и одинаково».

-2-

«Психоз его рожден бездельем», –

Сказала мне твоя жена. –

«Я зарабатываю деньги,

А он бросается с окна.

Он может плакать и смеяться.

В таких делах он знает толк.

Но недоступны тунеядцам

Понятия «семья» и «долг».

С утра: вино, кино, зевота

Да СМС-ки вам: «Ты, блядь,

Удочеряешь идиотов!..»

А мне – его усыновлять.

И каждый день – мотаться в школу,

Учить детей, считать года…»

Я слушала ее, как шкодник,

Похеривший урок труда.

                                   17-18 сентября 2009 г.

В защиту реализма (цикл)

-1-

Не хотела тебе рассказывать, да, видно, дело житейское…

Когда охрипают волки, – считает слоников Пяточкин Петя.

Сегодня в полдень, возвращаясь с работы, около метро «Берестейская»,

Я увидела девочку в буром платье, сидящую на парапете.

Она наклонилась к самому краю и глядела на автостраду…

Где-то внизу извивалась дорога, – свинцовая, как змея.

Меня осенило… Я бросилась к ней, схватила и выкрикнула:

«НЕ НАДО!»

А сейчас… Только не нервничай, ладно?

Этой девочкой была я.

-2-

С особой, смертельной, силою

По вибро хрипим вполголоса…

Столица подземкой давится

И копит на эпитафии;

А жизнь – такая красивая,

Особенно, когда голая, –

Что, видимо, не нуждается

Ни в образах, ни в метафорах.

Горят образа иконные.

Темнеют глаза повешенных.

Бежал бы, – так трудно с визами.

Летел бы, – так не получится.

Из пеших мы стали конными

И выиграли поле вешнее…

Давай же, твою дивизию,

Пришпорим хотя бы лучики!

Таскаются, как бездомные,

От храма до храма улицы.

Под ноги в когтистых зарослях

Бросается череп Йорика…

ДАВАЙ

(И ни слез, ни домыслов)

С ТОБОЙ

(И ни грез, ни умыслов)

УЙДЕМ

(И ни гроз, ни замыслов)

КУДА-НИБУДЬ…

Хоть в наемники!

Святая кобылка сивая –

Объезженная, но с гонором –

Из диких ветров изваяна

И пущена в даль-пророчицу…

А жизнь – такая красивая,

Особенно, когда голая, –

Что сколько не одевай ее,

Раздеть все равно захочется…

                                                  17 сентября 2009 г.

Как я возвращаюсь…

На крышах корнями в небо растет трава.

Жизнь стала смертельно юной, как детектив.

И смотрят деревья, смигивая в приват,

Как я возвращаюсь, руку твою пустив…

Дыханием тарабанящим – свист и твист, –

Как будто мне ребра обруч стальной сдавил,

Глотаю бензин… Озоновый видит лист,

Как я возвращаюсь, вырвавшись из любви.

Вибраторы старых дев, как солдаты, в ряд,

Прогорклой перловкой чистый заедают бром

И смотрят, и видят, видят и говорят,

Как я возвращаюсь, – вырванная с нутром.

На царском Подоле – нищая благодать.

Текут облака по вещей седой реке…

И Богу крестово-купольному видать,

Как я возвращаюсь медленно, налегке…

                                                 19 сентября 2009 г.

Лекция по французскому романтизму

Там, в метро у девчонки – куколка,

Ярко розовая, китайская…

На Шулявке – кафе под куполом –

Неприступное, как Констанция.

Двум словам не хватило вескости.

Парики утомились пол мести…

Д’Артаньян опоздал с подвесками,

А король не заметил подлости.

Как вериги – с игольной талии,

Сходят с мускулов анаболики.

Объявили войну Британии –

Проиграли Лубнам и Боярке.

А студенты в шампанском моются,

В душ, как в пляску, пускаясь с  душами…

Называют «Дюма» «Дюмой», и мой

Монолог ни хрена ни слушают…

                                           19 сентября 2009 г.

Везучая

                             Олюшке Каминской

Все  – никак. Все  – ништяк: ну, день еще…

Неба корочка голубая…

Помолись за поэта, девочка:

Ты же видишь, я погибаю!

Знаешь, творчество – тоже мания:

Одержимость сдружиться с Летою…

Ты сегодня – такая маленькая

В балахончике фиолетовом!

Горы трупов, а я – Горацио:

Трус. Подонок. Двойной предатель.

Две свечи моих разгораются

Каплей крови на самиздате.

Пуля-дуры: хмельные, терпкие –

В оба бока и Бога вбиты.

Я хочу быть зажатой стенками,

Чтоб обеими быть убитой.

Мир на стульчики расползается:

Поэтической прибауткой…

А соседушка скажет с завистью:

«И везет же ей, проститутке!»

                                  21 сентября 2009 г.

Подлодка «Китеж»

                                  Антону Дробовичу

Береза, как доза: светлую мглу коверкая,

Сверкает, смеркается, кается, ждет чего-то…

Растет подберезовик – темной изнанкой зеркала, –

Как шиворот-выворот: до тошноты, до рвоты.

А ты говоришь, мол, внешне я вся пушистая

И белая, с чуткой примесью педагога…

Врываюсь в стихи – чужая и перешитая, –

Очнувшись от летаргии безумным Гоголем.

Наш мир раздружился: с Богом. Природой. Церковью.

Звезда под ножом в лесу себе роет яму…

В эпоху, когда вороны и те не ценятся,

Преступно – писать про садики с соловьями.

Но солнце взойдет, как лампочка Алладинова,

Рентгеном прожжет подкорку коры березы;

А зеркало, хоть двуликое, – но единое:

Холодный хрусталь, таящий тепло навоза.

И мы, обозрев озерную гладь безбрежную,

Проникнем на глубину, где подлодка «Китеж»:

Там девочка с хвостиком рыбьим – смешная, нежная –

Расскажет тебе, что все мы – точно такие же…

                                            24 сентября 2009 г.

Драка

Все личное, став публичным,

Попалось вчера с поличным.

Шатается электричка,

Где лавки – и те пьяны…

«Браток, слышь, браток, дай спички!»

Рот кровью строки напичкан…

И это уже не стычка,

А нечто вроде войны.

За каждым низовьем – выси.

За каждым поклоном – вызов.

Просрочены наши визы

В республику драных кед;

Вцепившись в сосуд карниза,

Болтается сердце Лизы,

И голубь свинцово-сизый, –

Как пуля в ее виске.

Повиснув на карабине,

Мы порох собой убили.

«Спасайся, кто может! Билли,

Уходим, это капец!»

Час двадцать пять пробили

Ночь звезды слила в пробирку.

А мы заострили бивни

О выточенный венец.

Как смертник, рассвет хоробрый

Всадил себе ночь под ребра

И, в небо взметнувшись коброй,

Пал, как под Полтавой швед…

Ату. Чемодан мой собран.

Сегодня – я слишком добрый..

Курган… И присыпка охры…

И гвоздик на подошве.

                            23 сентября 2009 г.

Сваха

           Ленке Шелковой

Вам – по двадцать с добавком,

И вы – поэты:

Вы киваете миру

С едва презрением.

Как майору в отставке,

Пыль – в эполеты,

Вы вбиваете лиру –

В стихотворения.

Пара булок с повидлом,

Тоска вагона;

Позвоночник-извозчик

Продавлен дисками…

Засветился Давид на

Краю погона,

Обернувшись на звездочку

Командирскую.

Шпагой – хобот о хобот –

Слоны воюют…

Впрочем, в жизни не стать

Кораблям – кроватями!

Вот вам книжка стихов от

Живаго Юрия –

Мой мещанский, усталый

Подарок свадебный!

Говорят, что в поэзии –

Сила нации,

А по мне – в медвежонке

По кличке «Умка»;

Может быть, я и выгляжу

На семнадцать,

Но я – девка прожженная,

Значит умная.

Посему: возлюбите,

Братва, друг друга!

За любовь вам простится

Любой прогул…

Килобиты по кругу.

Скрипит подпруга…

Стонут птицы…

Как я уже – не могу.

                                     23 сентября, 2 октября 2009 г.

Ребенок с глазами собаки

-1-

(В шахте)

                                       Вид снизу.

                                      Евгения Чуприна

Щебенкой хрипит

Шаг.

И плачем кровит

Хрип.

Два трупа в глазах

Шахт.

Брат, кажется ты

Влип.

Поселок наш – вдрызг

Наг.

Где сплюнулось, – там

Сор.

Василич нашел

Знак

И тут же его

Стер.

В монашеской тьме

Сна

Рассвет, как аскет, –

Худ.

Дождь встал и пошел

На.

И стало еще

Ху.

…А где-то цветет

Цвет

С названьем чудным

«Мак»…

Мы жаждем обресть

Свет!

Скажите теперь,

Как?..

-2-

Пышнотелые девки-шахтерки:

Поцелуйные ссадинки Бога.

Воздух пахнет упрямо и терпко,

Как солдатский табак перед боем.

Небо смотрит навылет – в подкорку,

Как собака с глазами ребенка.

В левом клапане сердца – махорка.

У подножья Голгофы – щебенка.

Если что-то и видно, – то снизу.

По туннельному зонду паденья

Спущен в зону собор коммунизма,

Как на храм – православные деньги.

Ночь белеет ухабистым кряжем –

Тихим, древним, как выправка трона.

И музейный пистоль не заряжен…

Жаль… Казацкие были патроны.

 -3-

(В степи)

Степь – лысая, ласково-лисья…

Степь – ласточка, ясочка, лапка….

Погладь меня, ладушка, please,

Не лапай – будь лаской, будь-ласка!

Будь локтем, будь ломтем, будь ломкой,

Полыни волной – на сандалиях…

Толкай мою утлую лодку

К библейским истасканным далям.

Степь-прорва, степь-стерва, степь-стенка.

Степь-магма, степь-мама, степь-манна…

Братва моя! Чую вас – тех, кто

Тоскует за сизым туманом.

Степь кашляет от динамита

И ткет обелиски в иконы.

Вселенский покой пирамиды

Завис на краю террикона…

Степь – злая, как старый язычник, –

Готова к молитве и драке.

Степь-Степочка: мальчик-отличник…

Ребенок с глазами собаки.

-4-

(Вверх)

             Им покажется, мы упали...

             Идиоты! А мы взлетели.

                    Юрий Крыжановский

Мы – недо-боги. И – недо-черти.

Нас гложет небо голодной челюстью…

Нас – только двое, а скажут: «Четверо,

И все – в тельняшках», – но вы не верьте!

Лежим под нимбом. Стоим под дулом.

Наш ветер вашими треплет стягами.

Вдоль шурфа шахты хребет вытягивая,

На тонком шарфике Изадуры

Висим… А кто-то нам точит ножик:

Петельку газовую распарывать.

По парку парии ходят парами,

И лижет дым сапоги подножий.

Уходим в горы.

Скользим по краю.

Мы – недо-люди. И – недо-ангелы.

Летим – космическими мустангами…

И – воскресаем.

И – умираем.

                          Краснодон,  25-27 сентября; Киев, 29 сентября 2009 г.

Вышка

Жить на свету – неплохая задумка:

Жаль, что мы все подыхаем в потемках.

«Хоть бы людей постыдились, придурки!» –

Уличной парочке крикнула тетка.

Имя рассвету библейскому: «Зарра».

Детскому, Божьему лепету дудки

Жлобство орет во всю глотку базара:

«Хоть бы людей постыдились, придурки!»

Жить недомерком: от люльки – до дурки.

Ждать подтасовок – то с фронта, то с тыла.

В мире, где в урнах копаются урки,

Да уж, конечно, любовь – это стыдно.

Стыдно – в отдаче не быть недотрогой!

Стыдно, – раз клапаны сердца нагие!

…В мире, где образ единого Бога

Стал фотокарточкой сотой богини.

Ваши страстишки из ЦУМа и ГУМа

Шьют, как резинки, размером – к размеру.

Нате, смотрите!

Любимый, дай губы –

Крайнюю,

Низшую,

Высшую

Меру.

                                               1 октября 2009 г.

Провинциал

На дальней приречной грани

Овраги впадают в горы….

Мой ангел с окраин – ранен

Смертельно и длинно: в горло.

Лететь сверху вниз – больнее,

Чем снизу наверх, но все же

Я жажду уединений

Всей ложью души и кожи.

А Днепр холодит сопрано

И кашляет мне в ладони…

Сермяжная матка – правда,

Как ветхий платочек вдовий.

К себе придираясь, – драться.

Искать свою тень по миру…

И чтить боевое братство

Солдатского командира.

И снова ходить по краю.

И сеять чужую жатву.

Мой ангел с окраин ранен, –

Но рай – не столица.

Жалко…

                           4 октября 2009 г.

День рождения

Мысль одна в голове с утра:

«Господи, какой ужас!»

Вот, проснутся, начнут звонить,

Дергать, орать стихи…

На березе чадит кора.

Ветер бежит по лужам…

Что подарят?

Бриллиант?

Гранит?

Или опять – духи?

Волос долог еще – ого! –

Жаль только – ум короток.

Бьется выжженная листва

Грудью о фонари.

Забиваю финальный гол

В собственные ворота.

Счет растет:

«0 – 1», «0 – 2»

И, наконец, «0 – 3»…

Доктор, дайте один прогул:

Молодость – та же старость.

Вдоль свечи застывает воск –

Слезы Всея Земли…

Никого из вас – не могу.

Вязнет в зубах усталость…

«Happy birthday!» – Хапай чего? –

Все оставляй!

Пошли…

                       3 октября 2009 г.

«Камышовый кот» (цикл)

-1-

Небо каплет с еловых веток.

Солнце плачет под капюшоном.

Лес, оранжевый и зеленый,

По листочку крошит мечты…

Я бросаю стихи на ветер –

Сургучовый и камышовый, –

И серебряно бьется в легких

Воздух, сжатый до хрипоты.

Мясо боли – под коркой стеба:

Так я выгляжу даже круче!

Кто бы, что на меня не вылил,

Я – дырявое решето;

Крест, высокий, как дядя Степа,

Разбежался с днепровской кручи

И прошил облака навылет

Пульсом, выструненным на сто.

Я метаю слова, как бисер:

Дискоболом сквозной иконы

Распрямляется панорама

В дальнозоркие провода;

Изогнувшись, кошачьи выси

В остов глотки вонзают когти,

Но дыханье мое упрямо

И упруго, как никогда.

Насквозь ребра продув – свежо так, –

Днепр, как лук, выдыхает осень.

За волной, неуместно синей,

Одиноко бредут суда…

Да, во мне появилась жесткость.

Да, во мне появилась проседь.

Да, во мне появилась сила…

Нате, хавайте, господа!

                                    4 октября 2009 г.

-2-

(Самарянин)

Я ходила по краю гибели,

Сдуру спутавшись с аномалией.

Он сказал ему: «Береги ее!» –

Эту девочку ненормальную.

Днепр свинцовыми бряцал красками

И грустил за иными эрами;

Холостые объятья братские –

Мне дороже любого Эроса.

Оспа сердца гниет увечьями:

У любви – ни добра, ни жалости…

Первый встречный мой человечище,

Обними меня, ну пожалуйста!

Над планетой, изрытой ямами,

Рдело солнце с улыбкой стоика…

Гоготала ватага пьяная

За соседним щербатым столиком.

Свой блатняк – в стакан отмурлыкала

Мурка – и на хвосте повесилась.

Тьма – когтистая, безъязыкая –

Надо мной растрепала верески.

Поэтесска по кличке «Софочка»

Торопила слова невнятные…

В этой блядской гурьбе тусовочной

Ты – единственный, кто обнял меня

Просто так… И уже не стебово

И не матерно – я увидела

Руку Господа, распростертую

В мир,

Доселе

Мной

Ненавидимый.

                               5 октября 2009 г.

-3-

(Собака)

Ответы такие хлипкие – пропадает желание спрашивать.

В кафе – клубника со сливками и прочий сладкий колхоз…

В магазине – еще вчерашняя, но вполне пригодная ряженка.

А ремонтник в каске оранжевой починяет пути стихов…

Вопросы такие ласковые – порождают тоску ответную.

В магазине – продрогшие ландыши и стильные каблуки.

За окно зацепилась веточка, о чем-то болтает с ветром и,

Как будто секрет доверив, хватается за виски…

Солнце разбилось в сливовые косточки о длинный хобот банановый

(У японцев банан – символ космоса, а не фаллоса… Помнишь Басе?)

Земля покрывается желтыми кознями, и рваным трофейным знаменем

Старые листья каплют в канавы… Кажется, это все.

Под жесткой корочкой «Нет!» – «Да…» безвольной сердечной мякоти.

За скупой человечий след, как истерик, цепляется блик…

И хочется, в стельку озябнув в огне, с разбега о грудь шмякнуться,

И замять, и промямлить, и мягко так,

Тихонечко заскулить…

                                                                             2-3 октября 2009 г.

Родные глаза

Когда я одна в стельку –

и на бешеных скоростях,

в тусовках – в этих застенках,

где люди только хотят,

я думаю…

Вот сейчас бы правильнее сказать…

 О тихом мещанском счастье

в добрых чужих глазах.

                                                                                            5 октября 2009 г.

ПрощА/Ение

Я уеду в твой Город, где тихо растет трава,

И под вечер гуляют кошки по автопаркам;

Я найду восковые, но ласковые слова

И какие-то из пластмассы еще подарки.

Светлоликая дрожь древних дружб, – как отверстый люк:

Так, налив крепкий чай, мы без водки сердца задраим;

Ты поймешь, наконец, что я тоже это люблю:

То, что ты называешь «чистым духовным драйвом».

На прибрежной черте распустились распятья астр;

Убежал горизонт за собственной древней сутью…

Осень смотрит на небо вдумчиво, как Зороастр

И по звездам соленым пресные метит судьбы.

А потом мы вернемся в столицу – сжигать мосты,

Приближать День Суда и милых кромсать и тискать;

Нам отпустят грехи, и стихи,  и с церквей кресты…

Нас простят наши птицы, – просто, чтобы проститься.

                                                                              5 октября 2009 г.

Осень в Ворзеле

Листопад, листобег, листолет…

Кипяток в обожженной листве.

Лес плывет, как оранжевый плот

По волнистой соленой траве.

Робин Гуд покорил Голливуд.

И Христу помолился раввин.

Листомир, листосвет, листозвук…

Детский лепет старушки-любви.

Жизнь – от мамы до мглы – автостоп.

Из родильной к могильной – транзит.

Листозвон, листосон, листостон…

Сто постов – и на всех тормози.

Лес – застреленный опытный лис –

Золотится на ветках, как Крез.

Листопад, листобог, лист-о-лист…

И привычный финал: лист – на крест.

                                                                       7 октября 2009 г.

Шоу

                                                                  Show must go on              

Мир – детективно-непредсказуем, словно сюжет из Вайнеров.

Пальцы сжимают крестильный крест, а толкотня – артистку…

В этой затасканной жлобской давке, чуешь, не предавай меня! –

Кто бы чего тебе не велел лапать, тереть и тискать.

 «Лживая тварь», говоришь? Я знаю. Только пойми, иначе как?

Чтобы тактичней по трупам шлось, – крой их словесным дерном.

Мы доберемся до края крыши двинутыми лунатиками,

Где нас никто уже никогда и ни за что не дернет.

Перекрестились мечи стихов, – и чиркнула змейка молнии…

Теплым оргазмом качнулась даль и поплыла на звуки…

Нас захлестнуло духовным сексом – вечная церемония:

Нежно, безумно слились в одну две человечьи муки.

Наша тоска – разновидность хавки: нечто вроде рогалика.

Нет ничего на земле свежей горбушки черствого хлеба.

Мы доберемся до края сцены вымученными Гамлетами

И отыграем спектакль любви в образе ширпотреба.

Мы не отступим. Нас ок-ру-жа-ют те-ни. И шкалят датчики.

Сердце – граната: рвани чеку – и подорвемся к Свету!

Мы доберемся до края поля ранеными солдатами

И отвоюем Давидов знак – небу на эполеты.

Бой отгремит. Нас помянет утро – солнцем в ветвях орешника.

Зритель чихнет, искрошив билет в мелкий цветочный пепел.

Мы доберемся до края смерти – тихие и воскресшие…

Зал опустел.

Микрофон убит.

Кончено.

Мы успели.

                                                          12 октября 2009 г.

Щенок и Змея

Я чувствую свою смерть, – как язык щенка:

Шершавой и липкой, лижущей прямо в губы…

Продрогшее небо скапывает с виска

По водопроводам, черновикам и трубам.

Изрыто осенней оспой лицо земли.

Усталость такая, – что ни любви, ни страсти…

А где-то в дали – летучие корабли,

Волшебные рыбки и золотые снасти.

Закончилось время темных костровых смут.

От детства остался тоненький звездный лучик…

Хотелось бы крикнуть: «Мама!», – так не поймут:

Настолько вокруг светло и благополучно.

И мухи нас не кусают. Не холодит

Голодный костлявый ветер в джинсовой робе.

А в черной глубокой яме нагой груди

Растут облака на белой крови надгробий.

Чужие ушли. Вся чужесть теперь – в своих.

Распяты цветы на лезвиях древних сабель…

Я чувствую свою жизнь, – как укус змеи,

И медленно, отравительно воскресаю…

                                                10 октября 2009 г.

Как в сказке

Жизнь, как обычно, – отнюдь не сказка,

Но так, несмертельный укус…

А тебе плохо, ты пьешь лекарство

И никак не закончишь курс.

Мы гуляем по улочке вдоль ограды…

За нами – сплетни и сводни… Сотнями.

И ты говоришь мне: «Солнце, не надо

Трогать меня сегодня!»

Мы сидим на Пушкинской, у гастронома,

Жуем пирожки и читаем птиц, и

Какая разница, что нет дома,

И некуда возвратиться?

Желтые листья летят транзитом

В хмельную горькую медь…

Хоть бы и мне уже заразиться,

Что ли,  и умереть!

Чтобы не было подлого промежутка

Чтоб, как водится, «в один день»…

К лопаткам прилипла жизнь-проститутка, –

И отшатнулась тень.

В раю, у Престола, что грек, что жид –

Держат одну свечу…

А я не хочу тебя пережить,

Солнышко,

Не хочу!

                                          14 октября 2009 г.

Железобетон

                             Ответ Поэта – Критику

Они скажут, конечно, что я – «груба»

И «бесстыдна до неприличия!»

Ты возьмешь меня за руку, как всегда

(Слава Богу, не утешая)…

Гюльчатай пожилая – мадам Судьба –

По инерции прячет личико…

На крючке небосвода висит звезда –

Ясноокая и большая.

Все же, как добивает вот этот мир!

Остается глаза у милого

Со слезящейся свечкой в руке читать,

Как евангельский древний символ;

На планете исхоженных дохлых мин

Не хватает лишь поля минного

И крутого сапера ему под стать –

Обучать умирать красиво.

Я, как следствие, чувствую свой уход, –

Может, поздно, а может, – загодя:

Соловьино хрипит колокольный гам

И пугливо целуют руку…

Разбивается новенький самолет

На старинной буддийской пагоде…

Все религии мира своим богам

Приношенья несут по кругу.

Эту землю нам хочется обойти

Сутки – за трое: не получится!

Мы наметили тысячу важных мест,

Чтоб очнуться в небесной яме…

«Отче наш, отпусти, освети, прости…»

По бетону гуляют лучики…

И железные волки воют на крест,

Вдохновленные соловьями…

                                                    13-14 октября 2009 г.

Золушка

Дождь в кожухе свинцово-песьем

И тоска: не спасет и Спас.

Мы напишем с тобой две песни –

И еще одну, про запас.

Вновь за счастьем заброшен невод,

И по звездам плывет баркас…

Мы напишем с тобой два неба –

И еще одно, про запас.

Всем – за все, как при коммунизме:

Слово за слово, глаз за глаз…

Мы напишем с тобой две жизни –

И еще одну, про запас.

Наше солнце почти не меркнет,

А погаснет, – так после нас.

Мы напишем с тобой две смерти –

И еще одну, про запас.

Словно в детстве, необратимо

Я вникаю в эти черты…

Мы напишем с тобой картины

Светлой, ангельской красоты.

А потом приходила фея,

Обашмаченная слегка,

Раздавала свои трофеи

Из подгнившего сундучка.

И сказала мне: «Тише! Тише!

Тише, деточка, попустись!

Ничего ты с ним не напишешь:

Разве только, – хрустальный стих».

Я ответила: «Дрянь дурная,

Что ты знаешь о нас! Молчи!»

Мы напишем, уж я-то знаю,

Перед Господом…

Две свечи.

                              16 октября 2009 г.

Двое против ветра

На опушке – голодая волчья челюсть

Воет и жаждет мести.

Мы с тобой – против ветра, но по теченью:

Сила и слабость вместе.

За опушкой – берлога. В берлоге – девять

Адски точеных лезвий…

Против ветра плевать или что-то делать,

Видишь ли, – бесполезно.

А когда мы устанем, нас бросит возраст

В теплую яму пенсий.

Над опушкой, где вечно святые звезды,

Ветер разносит песни…

                                                   14 октября 2009 г., Покрова.

Заратуштра

                       Памяти Тараса Липольца

Ты молишься огню, а я – воде и воздуху.

Огонь – горяч и пьян, а воздух – чист и тих.

Над нами плачет ночь серебряными звездами,

И падает с небес последний черный стих.

Наряд мой – слишком бел, и крестик мой золотенький,

Как ангельский значок, меняют по рублю;

Целую в губы диск Высоцкого Володеньки,

Которого и я, назло тебе, люблю.

Твой брат вчера принес затасканное видео…

Он честен до конца – и чести не предаст.

И он сказал мне: «Вы друг друга б ненавидели,

Как воины больших враждебных государств».

Он – между нами. Он – на вечной грани выбора:

То молится на храм, то рвет тату с плеча.

Ни мне и ни тебе его уже не выбороть…

А у моих икон – твоя горит свеча.

                                                         20 октября 2009 г.      

Ведьма-ангел

                              Киеву посвящается                      

-1-

Троны, трактиры, трактаты, трафики…

Люди, уйдите! Вы – третьи лишние!

Дайте нам – небом об стенку трахнуться

И закусить поцелуи – вишнями.

Словно сороками злыми – чучело,

Ты обложился гостями с гостьями –

Зря: я хребет сквозь лопатки чувствую…

Мы – вне закона.

Мы – не...

Мы – в Господе.

-2-

Звездами плакал Подол и веснами,

Ивы стекали во мглу прожженную;

Как заспиртованы в зорком воздухе,

Стыли березы зелено-желтые.

Медью и медом звенели фенечки;

Пальцы крошили лавашик тоненький…

Эльфы фокстрот танцевали с феями…

Не шелохнувшись, светились столики…

-3-

В крохотной церкви – алтарь Георгиев.

Сердце летит на венозном велике…

Этот порыв болевой – не оргия,

Страсти Христовы – не пляски ведьмины.

Я не приемлю ни тьмы, ни пошлости:

Светел и чист – тротуар заплеванный!

Въезд в небеса, как всегда, – беспошлинный:

У Богородиц – глаза рублевские…

-4-

Дамы и демоны! Не завидуйте.

Вместо одежды на мне останется

Старого клена листочек твидовый –

Крылья:

Последнее мое таинство…

                                                      12 октября 2009 г.

Сплетни

Когда-то давно мы сеяли сон-траву:

Прождали маленько, – и проросло былье…

Какое вам дело, люди, как я живу?

Неужто так сложно – просто творить свое?

И все-то  вам надо знать! Кто разжег костер?

И чей пострадал домашний при том очаг?

Мучительно маскируется боль под стеб,

Полцарства неся на хрупких своих плечах.

Ты дал его мне – и даже не за коня:

Нам не на чем ехать в гуще чужих дорог…

Не грей меня: я не чувствую ни огня,

Ни бешеных алых кленов, ни рук, ни ног.

Гриппозное время: пей с утра «Ундевит».

И пристально, как огонь, стереги зарю…

А я в микрофон о пошлой своей любви,

Хотя и с трудом, но все-таки говорю.

По сайтовским анонимкам запущен миф,

Что я на земле наглей и счастливей всех.

В гарем одалисок новых берет халиф,

Замаливая последний священный грех…

И мы погулять выходим в хрущевский сад,

Где листья, как ризы, светят во мгле аллей…

А в небе иконном тихо глаза болят

Бесхитростных и всевидящих журавлей…

                                                 16 октября 2009 г.

Ледниковый период

Горели в девятом круге

На грешно-святом огне…

Я помнила руки – руки,

Сползающие по мне,

Как льды в период потепленья –

По ребрам нагой Земли;

Горячее наше племя –

И родом из Сомали.

Пускай кровят кривотолки,

И жалобно бьют в набат, –

Мы станем с тобой, как волки

С лебедушками в зубах.

Так вышло, что свет и святость

Сочли за случайный грех,

Но жив он, наш вал девятый,

И вновь потопляет всех!

Горя на краю бессилья,

Где даже за вдох – пеня,

Я помнила руки… крылья,

Влетающие в меня!

И все. И еще дорогу.

И странные сны во сне…

И боли, и бо… и Бога,

Болящего в тишине…

              19-20 октября 2009 г.

Наше время

                              Игорю Павлюку

Век, воспитанный на попсе,

Смотрит Рембрандта в «Фотошопе»…

Брат, явись мне росой в овсе,

Горьким салом, борщом в укропе.

Чем-то явственным и простым,

Чтобы сердце на миг застыло:

Звонким крестиком золотым,

Письмецом материнским с тыла…

Грош – цена, а любовь – пятак.

Царь убогих – разбойник Робин…

Приходи, как всегда, вот так –

В старой мятой джинсовой робе.

Пусть мой хлебушек – нищ и черств,

Пусть пометом мой кров заклеван, –

Приходи, одинокий черт,

С белой флягой горилки клевой,

Той, которую я не пью,

Только это уже не важно…

Ангел маленький на краю

Спит испуганно и отважно.

Дождь роняет прогорклый лист

В чашку с бабушкиным вареньем…

Мы исправим капитализм

На любое другое время.

Будет битва Добра со Злом,

Будет Суд, как всегда, – обыден,

Будет весело и светло…

Впрочем, мы уже не увидим.

                                            21 октября 2009 г.

Сны и сновидения

Сегодня мне, поэту, предложили

Стать менеджером Главного Отдела…

Сказали так: «Чем бить по нашим жилам,

Ты наконец-то будешь делать дело.

Тебя засунут в шелковый костюмчик,

С утра накормят салом в шоколаде,

И ты забудешь, кто есть Блок и Тютчев,

Лелея грезы о тройной зарплате.

Пойми, осточертел твой вой тоскливый,

Что ты – «один в толпе» и все такое…

«Контактов» не хватает? – «Мышкой» кликни

Недрогнувшей чиновничьей рукою».

Но я ответил с чувством превосходства:

«Друзья! Я рос не здесь, а на Сатурне:

Дороже дел мне шпага Дон Кихота

И мельницы боев литературных».

Раскланявшись взыскательно и гордо,

Я вышел вон, не пачкая сандалий…

И лишь потом, очнувшись с мятой мордой,

Я понял: это сон…

Не предлагали.

                                                              22 октября 2009 г.

Ласточка

Вы меня убиваете в душных гостиных,

Где портьеры на окнах скулят, как терьеры;

Где на ветхих картинах слой сахарной тины

Прикрывает дедовскую горькую веру.

Вы меня убиваете по будуарам

Декольте – и муслиновым дактилем дамским;

Я тоскую об уличных хриплых гитарах –

Тех, которые вам заглушить не удастся.

По трибунам, парламентам, кафедрам, сценам:

Их удачное слово ловчит, как провайдер, –

Сколько мест, исторических и драгоценных,

Где меня несмертельно, смешно убивают!

Я в подземку бегу, но и там я не дома:

Там гогочут испитые мудрые рожи;

Там малейшая боль до оскомы знакома,

Как синюшный собор на исколотой коже.

Струны жил моих, трепетных и длинношеих,

Прислужились продажным навязчивым скрипкам….

Вы меня убиваете столь совершенно,

Что в ответ я невольно сияю улыбкой.

Ну, а завтра… Зверь сдохнет.  И бросит любовник.

Будет плакать трава среди черных развалин…

И по десять копеек раскупят мой сборник,

Где на каждой странице меня убивали.

А когда правда-матка рассыплет свой бисер,

Станет тихо и снова захочется к маме…

Как инспектор Коломбо, на место убийство

Возвратится пасхальная ласточка…

Amen.

                                                    23-25 октября 2009 г.

Осень

Кора на деревьях слепо, безумно плачет…

Нательная грусть крестом висит, – хоть убей меня;

Во мгле облака, свернувшиеся в калачик,

Посапывают под желтую колыбельную.

Спят сладко – умершим чадом, наивным дедом

В пустой богадельне перед вторым рождением…

Береза дрожит созвездием старой Девы,

Которую бабой парни так и не сделали.

Мир – старый настолько: даже морщин не видно.

Цыганская песня льется по Полю Дикому…

Глаза у любви – жестоко-миндалевидны

И плачут не то гвоздями, не то гвоздиками…

А мне – все равно. Спасибо хоть, что не слезы.

Слезами не надо: в них затаилась косвенность.

На небе – белее белого – Ковш Березы:

Он светится, как полярный медведь из космоса…

                                                 25 октября 2009 г.

Бью…

                                Всем на свете женщинам

-1-

Бью тебя радостно, до крови.

Делай, что хочешь: рычи, глуши…

Пташкой ладошки – в разлет брови:

Бью тебя сладостно, от души.

Бью тебя весело, допьяна:

На тебе, солнышко, на куски!

Как молодой наркоман с окна,

В космос взлетают твои очки.

Мы провели юбилей: сто лет

Страсти, заслуженной и святой, –

Сочной царапиной… Где туалет?!

Я залижу тебе все, постой!

Сплюнь мне в платочек… Ну что, печет?!

Рвись из последних вселенских жил.

Смерть, утыкаясь тебе в плечо,

Только и думает, чтобы жить.

Всяк во зверинце клянет судьбу:

Пуганый заяц и злой койот.

В хвост или в гриву – в звезду на лбу

Баба мужицкую морду бьет.

Бьет гениально, до хрипоты:

Алое сводит ее с ума…

На тебе, сердце, за то, что ты

Ребра небесные мне сломал!

На те – за то, что не по края!

На те – за то, что не до конца!

На тебе, рожа, за то, что я

Не узнаю своего лица!

В храме – застолье: сто раз по сто.

Сорванный грецкий орех – не спел.

Бью тебя, миленький мой, за то,

Что ты наделал и не успел!

Чтоб обогнать этот дикий вихрь,

Не родилось во степи коня.

Бью тебя горестно, до любви…

Бью тебя так же, как ты – меня…

                                             26 сентября 2009 г.

-2-

Рас-колоты

Небеса…

Бью в колокол

Колеса.

Уезжаю за

Крайний край.

За жатвами –

Каравай.

Бью жаром из-

Под пера…

За жабрами –

Полребра.

Кто следующий,

Подходи!

О клеточку,

Что в груди,

Бьюсь… Ласково,

Чуть дыша…

Спит ласточка

В камышах.

Свит в коконе

Бог Руси...

Бью в колокол…

Иже еси.

-3-

… На Небеси.

Не проси – спаси.

На Небеси…

Прилети – прости.

Спас-на-крови,

На любви… Скоси!

Дурь бесноватую

Отпусти!

Покаемся с полпути!

Покаемся на краю!

По-ка-ем-ся,

Пока я

Бью…

               28 октября 2009 г.                       

Не путай

                                       Юлии Бережко-Каминской

Ты не путай: я жажду свободы – свободы, а не анархии,

Чтобы жить высоко и болезненно, невзирая на обстоятельства.

А также – тихого мужества молодой пытливой монахини,

Возжелавшей познать Христа, – но без помощи настоятеля.

Опять – октябрь и дожди… Под синичкой сломалась веточка.

Провод прогнулся: жалуется на стон, на звон и на даль-проказницу…

Ты не путай: я жажду любви – любви, а не страсти, деточка,

А это, как говорят в Одессе, – две слишком большие разницы.

Сердце, если оно табу, – разновидность опасной мании.

Золушка в платье ведьмы: тату на лодыжке маленькой…

А мы расставляем сети – чужие стихи заманивать.

А мы открываем храмы – чужие грехи замаливать.

События трескаются по швам, как от вальса корсеты бальные.

«Все смешалось в доме Облонских»: истинное и ложное…

Ты не путай: я жажду сельского, – а не провинциального, –

Стука колес под тыквой, запряженной цыганской лошадью.

Добро бы, уткнувшись в детство – хвостатой хвастливой отличницей,

Расписать свое alter ego по толстым тетрадкам глянцевым…

Ты хоть не путай свой Божий дар с местечковой чужой яичницей!

(И с пальцем не путай то, что им, собственно не является).

Я плюнула против ветра – и теперь не дружу с принцессами.

Видишь, стою – мокрая, светлая и убогая.

Все смешалось в мире поэтов: мне – чужое, бандиту – Кесарево,

И только Богу, как и всегда, досталось Его, Богово…

                                                                                 23, 28 октября 2009 г.

Звезды а-ля постмодерн

-1-

Когда страдаешь так, что боли как бы нет,

И замирает нерв, немея под наркозом,

По юным небесам восходит древний свет

И пляшут на цветах фаворские стрекозы.

Я не хочу ни слов, ни замыслов, ни смет.

Ни гибнуть за Коран. Ни восходить по Будде.

Когда святая жизнь свой грех пошлет на смерть,

Меня ни здесь, ни там, увы, уже не будет.

На все один ответ: что завтра «Аз воздам».

Рука в руке искрит, как драная проводка.

Мой друг играет в птиц и молится садам,

Забыв, что под землей гниет бутылка водки.

Остались: лесостепь – и влажный волчий вой.

Дорога в никуда в созвездиях пробоин…

Мы знаем все подряд, ни зная ничего,

И чей-то пьяный сват блюет на поле боя.

Военнопленный – сыт и голоден – солдат.

Войны пока что нет… До Прощи – путь неблизкий.

Господь глядит на мир – И Сам Себе не рад…

И светится звезда на тонком обелиске.

                                                     28-29 октября 2009 г.

-2-

На улице  – мороз. Мой брат – постмодернист.

На паре наших душ – ежовые перчатки.

Он молится на крест и бьется о карниз,

Сливая кровь дождя в стеклянную тетрадку.

А жизнь идет вперед. С букетом алых роз.

Выписывая финт длиннющими ногами.

Мы выживем едва ль. На улице – мороз.

Беспомощная боль плюется матюгами.

Чернеет белый нерв на колышке судьбы.

И страх его, как стяг, толкает и колышет…

На улице – дубарь. В троллейбусах – дубы.

Протест наш – слишком тих и оттого не слышен.

Ты слышишь?! Мы – одно! И некуда – назад.

Еще чуть-чуть – и мы свой Млечный Путь отыщем!

Мой век – постмодернист… Угасшие глаза…

И пара голых душ на звездном пепелище.

                                                           30 октября 2009 г.

Остап

Толпа осклабилась по-питбульи

И жаждет зрелищ… Гремит приказ.

Я – сын твой старший, великий Бульба.

Тебе не стоит смотреть на казнь.

Туристы жадно клепают фото,

А ты, который познал Христа,

Стоишь у самого эшафота,

Прикрывшись девкой, но без щита.

Толпа скандирует: «Крови! Крови!»

На заднем плане вторят бои…

От правды-матки моей не кроясь,

Голосят бабские соловьи.

Мне снятся синие сказки Грина:

Кораблик аленькой по реке…

Тебя не знает никто: ты в гриме –

Дурацком гриме и парике.

Нагая церковь глядит устало.

Щенок окурка прильнул к ноге…

Мне рубят кости. Трещат суставы.

Уходит в небо казацкий ген.

У нас для каждого есть по пуле.

За нами – степи и мезозой…

Смотри, не выдай себя, папуля,

Скупой неловкой своей слезой!

На плаху – мягонькую, как батик,

Ложится кровью чужой…

И я ору напоследок: «Батя!», –

Но только купол звенит в ответ. 

                                    1 ноября 2009 г.

Зараза

Ты проснулся – и все по новой:

Нервы, стервы – и так полжизни…

Ты прочел стихи Ивановой –

Даровитые, но чужие.

За овсянкой с орехом грецким

Ты открыл – для контрасту – Грина.

Вышло солнце… Оно не греет:

Захворало лебяжьим гриппом…

А у нас – свиной, человечий

(Люди – свиньи, таков закон их).

Как вакцина против увечий

На больничном стекле икона

Мироточит… Стекают слюни

Дождевые на скат железный…  

Мы пока что друг друга любим:

Это жестче любых болезней,

И врачебных верней уставов,

И надежней противогазов…

Отдышись на мне.

Я устала.

И убей меня.

Только сразу.

                                     1 ноября 2009 г.

Любовь и Чума

Нимб и рожки – над моей головой.

На Луну голосят мертвые псы.

Где-то берег с ярко-синей травой,

Словно лента от девичьей косы...

Ну, а здесь – заразный город и лед:

Грипп Агриппович несется рысцой.

Люди, в страхе проглотить кислород,

Надевают вместо маски лицо.

Смерть – не худшая из наших расплат.

Отболит по мне чужая свеча…

И в гостинице – больничный халат:

Белый-белый, как горячка врача.

Мы – одни: считай, нас целая рать.

Пой мне ласточек больным соловьем.

Коли выпало нам так умирать,

Значит, будем это делать вдвоем.

Позвоночника продольный нажим –

И любовь легла, как карта Таро…

Нам не страшно: мы на койке лежим,

И плевали мы на всех докторов!

Рядом дерево – с охрипшей душой.

И на проводе озябшем – тоска.

Апокалипсис, наверно, пришел:

Только жаль, мы не заметили как…

Старой марлевой повязкой  о лоб

Воздух дернулся, прильнул и озяб…

Целовались как-то жалко, взахлеб,

С тем подтекстом, что вот-вот – и нельзя!

Остается лишь молиться и ждать,

Уповая на таблетку в горсти…

Что б еще тебе такое отдать?

Вроде все уже, что  можно…

Прости.

                                                                              2-3 ноября 2009 г.

Виртуальная колыбельная

Раскололся череп, что орех твой грецкий.

Дернулась за шкафом мыслей паутина…

Мне – темно и зябко. Я хочу согреться.

Снег углем рисует странные картины…

… Словно мы с тобою в теплой, светлой кухне.

В мире нет ни гриппа, ни чумы, ни СПИДа.

Потолок не рухнет, лампа не потухнет

И мечты-собаки сбудутся, как пить дать.

Для войны не хватит газа и шрапнели.

Прорастут цветочки из пустого дула.

… Я в твоей рубашке, в клетку, из фланели

И в носочках козьих (чтобы не продуло).

Мы читаем книги. Каждый стих – прекрасен!

Строчка пахнет шкваркой. Свечка пахнет кожей…

Засыпает в речке ласковый карасик,

В лежбищах – медведи и цари – на ложе.

Над постелью нашей, словно маг ученый,

Будущность колдует юный лунный лучик…

«Баб подразделяют на блядей и пчелок»:

Я – шизофреничка, то есть – редкий случай.

Прямота страданий, – хоть катай их прессом:

Как штыри из стали, вбиты и не гнутся.

Растираю стигма…

Не могу согреться.

Не могу забыться.

Не могу проснуться…

                                           4 ноября 2009 г.

Русский рок

                        Век мой волк

                        Осип Мандельштам

На солнечный месяц выть бы

Да верить в святую сказку,

Где в небе, за тьмой и грязью,

Летят Башлачев и Цой…

Тусовка меня не видит,

Когда я сдираю маску

И мажу стерильной мазью

Испачканное лицо.

Дух – слаб, но никем не сломлен.

На горле – удавка спазма.

Но все-таки манят выси,

Церквушки и васильки…

Прелюдий и послесловий –

Достаточно для оргазма,

А что организм не вынес, –

Возложится на венки.

И век наш увидит, склабясь,

Как Осипов злой волчонок,

Лазурные прорвы уток

В окне, где крошат свечу;

И плоские плиты кладбищ,

Похожих на грудь девчонок…

Промчится пятнадцать суток…

Я все-таки улечу.

                                      6, 11 ноября 2009 г.

  

SOS

Птицы умерли. В небе тихо

Пролетает микробов масса.

Наши души – на карантине –

В толстых белых семейных масках.

               

Дома – жёны. Хандра с ванилью.

Пятна лжи на больной пижаме…

Наши души давно прогнили

И друг друга позаражали.

Как принцесса из старой сказки,

Нежность вспыхнула и погасла…

Все – по плану у нас: лекарства,

Свечки, похороны, оргазмы.

Обязательства-обезьяны,

Чьим двуличиям мы не верим…

Только воздух, по-детски пьяный,

Распускает лебяжий веер

И серебряным опахалом

Обвевает худые плечи…

Кто не умер, – живет стихами…

Наши души никто не лечит.

                                        7 ноября 2009 г.

Песня Мириам

               Ты показал мне «реалии жизни»,

               а я покажу тебе - жизнь

                               

«В мире, смердящем мочой и мачо, –

В море, от мора гниющем смачно, –

Где-то вдали, на крестах и мачтах,

Ждет меня мертвый еврейский мальчик.

В громе и гриме хмельных куплетов

Корчится листик с портретом Листа…

В бане и ране шальных минетов

Ждет меня рот – по-библейски чистый.

Среди засосов, тусовок, сплетен,

Шавок, бандитов, менял и прочих –

Ждет меня, словно бичуя плетью,

Вещее Слово из уст пророчих».

Шизофреничка с цветастым бубном –

Девочка пляшет на мине змия:

«Ждет меня Он, во Христе и в Будде,

Старый влюбленный Иеремия…

Значит, недаром я прячу череп –

В каску, а морду – в намордник маски.

Значит, все сбудется лет так через

Тысячу – в обетованной сказке.

Вылей целебное свое зелье:

Смертны – Америка и Израиль…»

Ей завещали иные земли –

Земли, в которых не умирают.

                                                9 ноября 2009 г.

Песенка о клочках по закоулочкам

Сирых, несчастных вылечит

Долгий здоровый сон…

Снова к тебе я вылечу –

Птицей – из всех окон.

Граждан пугают выборы,

Грипп пострашней чумы…

Снова к тебе я выбегу –

Узником из тюрьмы.

Как нелегал за визами

Сучьей своей страны…

Снова к тебе я выползу –

Волком из конуры.

Каждый из нас суть выродок:

Чистых и белых нет.

Снова к тебе я выпаду

В первый же черный снег.

Спинку, как струнку, выпрямив, –

Чтоб не сдавила тьма,

Снова к тебе я выпрыгну –

Дротом – через дома!

Нечетом или вычетом –

Разница-то? – С тоски

Снова к тебе я выскочу,

Выстрелю – и в клочки.

Деревом в поле выжженном,

Гостем не ко двору –

Снова с тобой я выживу,

Снова с тобой умру…

                     9 ноября 2009 г.

Гимн Озирису

На счету подмигнули нолики круглых лет.

Перемкнуло у Бога на Небеси табло.

Эйфория прошла, – и время держать ответ,

Оправдавшись за все, что было и не прошло.

Мысли прыгали… На глаза не хватало шор.

Как-то очень некстати в памяти всплыл «Секс шоп»…

Стало пусто, неловко, зябко, нехорошо:

Будто сам по себе пришел ты, – а не с душой.

Тьма стояла такая – не увидать ни зги.

Луч скользнул по душе – загадочно, как кинжал…

Дорогой мой Озирис, Боженька, помоги!

Пусть она и грешна, но мне ее, дуру, жаль!

Не такая она уж сука, эта душа,

Чтобы махом, не глядя, сбросить ее с лотка!

Оступилась планета в плоский футбольный шар,

Округлились от слез отпаренных облака

И пролили со звоном тысячи голосов:

Они пели с хрустально женской, земной, тоской…

На воротах у бабы Райи – тройной засов…

Упокой мою душу, Господи, упокой!

                                                       9 ноября 2009 г.

Пушкинская осень

Расплескались вороньи стаи – до края неба,

Выдыхая из легких – легонькую чуму…

Засыпает церквушки теплым бездомным снегом,

Стосковавшимся по распятию своему.

Вновь Христова зима заглядывает в столицу…

Нам надеяться больше не на что – чище плачь!

Серый день продевает алую дрожь в петлицу

Коронованных Караваевых не-у-дач.

Киев – наш на сегодня: радуйся кротким мигам!

Как ноябрьский троллейбус, стих дребезжит в груди…

Еще теплые листья с привкусом мамалыги

Напоролись на предрассветные вилки льдин.

Под носками кроссовок пенятся кипы света…

Завтра их подожгут на горках собачьих куч.

Ни о чем не шепчи, не думай, не жди ответа:

Эта поздняя осень – наш безнадежный путч.

                                                   10 ноября 2009 г.

Великие конспираторы

Наши боги, обнявшись на съемной квартире,

Из вчерашних просвир разогрели гренки,

Покачнули гамак на чужой паутине

И едва не сломали дверные замки.

Осень, – как гребешок на сосновой макушке, –

Мироточит темперой из окон икон…

Наши боги худеют: им нечего кушать.

Жертв почти не приносят. Застой. Не сезон.

Не майянские принцы – святые холуи:

Не нужны им ни ножны, ни колья, ни крюк…

Наши беличьи боги березки целуют

И хватают жар-птицу за певческий клюв.

Их придумали: это Олимп понарошку,

Как хрущевский подъем на крутой коммунизм.

Распиная снежинки в голодные крошки,

Наши боги стучатся крылом о карниз.

Сладкой кашицей падает зимнее просо

В обнаженные черные раны полей…

Наши белые боги устали бороться

За весеннее царство любви на земле.

Даже тискаться в людных маршрутках нельзя им:

Все запретно на этой планете взаймы!

И, повесив ключи на крючке у хозяев,

Наши боги уходят на небо…

А мы?

                                              12-13 ноября 2009 г.

Царёва песня

                                             Юрию Крыжановскому

Уходим, как лешие, – каждый в свое одиночество.

Меняемся генами гениев – не получается.

В пророческом небе звенят голоса-полуночники –

Разлаженно сольные и ни к кому не причастные.

Мы ломимся с наглой ухмылкой в чужие владения,

Но вотчины наши в берлогу одну не срастаются.

Не то, что ветвями – корнями любовного дерева –

Мы давимся мертвой петлей на осиновой талии!

Росинки на листьях дрожат, как деды на завалинке.

И падают звезды в свой вечный таинственный обморок…

Такие, как мы, никогда и нигде не сживаются:

Ни в храме, ни в хижине, ни на метле, ни на облаке.

Уже на дубовых стволах засветились проплешины;

Лягушки в пруду повторились в седьмом поколении.

Так пусть эти царства лесные провалятся к лешему!

И нас в чистом поле положат, на общей земле и…

                                                        14 ноября 2009 г.

Шалава

На свете слыву я «рыжей твоей шалавой» –

Не все ли равно, теперь уже, на каком?

Горючее небо плачет горячей лавой.

Все кончено.

Дай мне руку.

Мы – высоко.

Больнее не будет.

Мы на вершине самой.

Последний подъем – стремителен, словно блиц.

Когда я умру, – пройдись со мной белым садом,

В котором никто ни разу не слышал птиц.

Хрустальные пики катятся в неизвестность.

Ущелья – лиричны, словно строка Ли Бо…

Когда я воскресну, сделай меня невестой –

Христовой хотя бы, если своей – слабо.

Расплата придет, как ношеный драный лапоть.

Неси меня, пока светит еще заря.

Я буду твоей монахиней – и шалавой….

А где-то внизу, с подножия алтаря,

                                     

По каменным плитам грозно грохочут воды

И падает в космос снег лебединых стай…

Мы вырвемся на свободу по небосводу –

Ты главное, руку, руку не отпускай!

                                            13 ноября 2009 г.

Закатная

Солнышко мое, что у тебя с лицом?

Снова начнешь скулить поперек пути?

Выставишь меня гадом и подлецом,

Чтобы потом навек от меня уйти

В ежевечерний свой предзакатный тыл –

Место, где слышен лунный двуличный вой?..

Разве виновен я, что мои цветы,

Если растут, – то только на боевой?

Скажешь еще, наверно, что я «садист»?

И, коль на то пошло, так и твой «палач»?

С неба на землю падает алый диск…

Сделай мне одолжение: сядь, поплачь.

                                                          14 ноября 2009 г.

За стеклом

Они встречались в «стекляшке».

Бар под стеклянным куполом

Переворачивал осень градусов на сто восемьдесят,

И приходила весна, с невинной девичьей скупостью

На поцелуи…

Хотя и дело было – не в осени.

С аукциона пошло, что было еще не куплено:

Нехорошо экономить, снег на бинты используя…

Они встречались в «стекляшке»…

Мир под прозрачным куполом

Переживал по привычке страхи свои гриппозные.

С каким упрямством искрилась жизнь в поднебесном куполе!

А кто-то спорить пытался, перебивать, советовать…

Но приходила весна, святая и неподкупная,

В их забегаловку, – будто в Царство ветхозаветное.

И было страшно, уже без пошлостей и сопливостей.

Они встречались – наивно, словно герои Купера,

И целовались с безумной гибельной торопливостью,

Пока под видом бомжа их Бог почивал под куполом…

                                                                              15 ноября 2009 г.

Моя армия

Моя музыка состоит из чертовских звуков.

А на певческом горле – ангел ангины спит.

Пораженная рецидивом тупой разлуки,

Ночь блуждает по звездам, как огонек в степи.

Моя армия состоит из хрустальных кукол:

Я командую: «Пли!», – и слышится звон стекла.

Сумасшедшее небо рвется в сосновый купол,

Будто четки, перебирая колокола.

Моя Родина состоит из одних старушек

И детишек: все остальные ушли на фронт.

Волки смотрят в огонь, как бабочки, – безоружно –

И до крови грызут концлагерный горизонт.

А семья моя состоит из последних встречных:

Первых я закопала в хвойный палеолит.

Вавилонская башня в сутолоке наречий,

Как сосна на скале, шатается и болит.

Скиф кует наконечник лучшего в мире лука,

И, как прежде, уходят люди и корабли…

Моя музыка состоит из Господних звуков

И тонехонькой, незаметной почти, петли…

                                           17 ноября 2009 г.

Ответ поэта критику

А я – художник. Беда со мною!

И даже в танке – я безоружен.

И ваше счастье, переносное

И портативное, мне не нужно.

Чесночный ветер качает дверцу,

И капля крови горчит на сале…

С ружьем гитары и с пулей в сердце –

Все остальное вы обсосали.

Плевали в морду, мели с порога

За то одно лишь, что не по масти,

Но нету судей мне, кроме Бога,

А Бог все видит: Он тоже – Мастер.

Ни назиданий, ни фраз, ни сплетен

Не разделю я и не приемлю.

Я дам вам пряник, оставшись плетью,

И лягу  в небо, как вы – на землю.

Мое пальто – на подбивке лезвий.

А ваши «польта» – на сладкой вате.

На всякий голос, больной, библейский,

Здоровый сыщется толкователь.

Морально крепкий, как дуб весною:

В обнимку с медом (под мышку с дегтем).

А я – художник. Беда со мною…

Мне вас послать?

Или так пойдете?

                       18 ноября 2009 г.

Скиния

                  Всем художникам

Отче!

Мой дом – мой срам.

Вновь Моисей угрюм…

Шли мы, как будто, в храм,

А угодили – в трюм.

Вот че

Орали нам:

«Мать вашу да судьбу!

Этот бродяжий храм

Видели мы в гробу!»

Очень

Уж наш подвал –

Тесен в миру мирам.

Значит, разгонят бал…

Значит, отстроят храм…

                                   18 ноября 2009 г.

Не дай

Боже, не дай мне разбиться

Башкой об асфальтный бицепс!

Боже, не дай мне поддаться

На ханжеский лепет дамский.

Боже, не дай мне проститься

С последней в раю Жар-птицей.

Боже, не дай мне прижаться

К сухой прошлогодней жатве.

А еще: не дай мне увлечься

Ни патокой, ни картечью.

Ни волчьим тату с предплечья,

Ни бабьей собачьей течкой.

Опять на твоей Голгофе

Сошлись патриарх и нунций…

Не дай умереть, как Гоголь,

Чтобы потом проснуться.

А дай умереть на арене,

Футболя лазурный глобус!

Поэзия – не вареник,

Чтоб прыгать из крынки в глотку.

От царских хвалебных гимнов

В миру, как в лакейской, шумно…

Боже, не дай мне погибнуть,

Пока я еще пишу…

                                         20 ноября 2009 г.

Товарищи

Поэзия, знамо, – дело хрустально-железной ковки.

Все, что мне надо: рубаха алая, нательный крест, вериги да лапти.

Заберите меня, товарищи, Есенин и Маяковский!

Подальше от приторной патоки розовых женских платьев.

Не заводить мне, кумушки, ни амбаров, ни огородов,

Ни  хороводов, ни  проводов: проводами, видать, жива еще…

И снова бреду по городу-небосводу, не зная брода:

Подвернется окошко – спрыгну… Заберите меня, товарищи!

В этом вечном боренье добра и зла никогда не бывает первых…

А я  – не свидетель и не наставник. Не выстрел – и не осечка.

И только архангелы-гитаристы щиплют за струны нервов

Да по вздувшимся венам хлещет из крана кровка Днепровской речки.

Киев, храни поэзию! В черной земле Подольской,

Присыпанной белобровым, ни к чему не пригодным снегом…

Подержите меня, товарищи, на этой земле подольше:

Я спою  и вернусь обратно – на братское ваше небо.

                                                                       20 ноября 2009 г.

Дролечка

Ты смотришь на мужа, девочка, а он тебе верит, верит…

Наивно и обстоятельно расписаны ваши праздники,

И так же безоговорочно закрыты входные двери,

И что ты за ними делала – теперь уж, какая разница?

И все-то у вас по-старому: и чай, и соленый крекер,

И теплые, темно-синие вечерние разговорчики…

И он тебе улыбается, как бабе базарной – рэкет,

И комната ваша корчится, блистая актерским творчеством.

Что Господом не отмеряно, нет-нет, а добавят люди.

Любовь и семья – две башенки на старом рогатом тереме…

Ты смотришь на мужа, девочка, а он тебя любит, любит

И плачет с такой беззвучностью, – хоть рви на себе артерии.

На ободе нёба желчь кадит от патоки ложной клятвы.

На облаке в небе сад цветет – безумный и поэтический…

Ты пишешь лучом по лезвию, пустив себе кровь на кляксы,

И Бога боишься меньше, чем наземных его учительниц.

Ты смотришь на мужа, девочка, а он тебя мучит, мучит,

Просовывая с привычностью в кармашку ладонь продрогшую.

Киоски пестрят резинками, и бьется звезда в падучей,

И Гарик поет, охрипший весь, старинную песнь про дролечку.

А два сапога непарные наутро меняют стельки.

Постелька в траве застелена, а сердце в земле раздроблено.

Ты смотришь на дролю, бабушка, из гробика колыбельки,

А публика ждет катарсиса и жаждет узнать подробности…

                                                                    21 ноября 2009 г.

Начало зимы

Дождь тихо и жалобно каплет с веток

В сырое зимовье сна…

Худая сиротская тень рассвета

Висит на кресте окна.

Вороны рисуют по небосводу

Графический перелет.

В озябшие ребра водопроводов

Вгрызается первый лед.

Художник фломастерного огрызка

Не стоит, пока живой:

Что ж, нам остается травиться виски,

И клясться на волчий вой;

И военнопленным висеть солдатом,

Не вынутым из петли,

Толкая сквозь воздух последний атом

Когтистой родной земли…

И чуять безумную муку эту,

Как предки – Роландов рог…

А можно мне больше не быть поэтом?

Я очень устала, Бог.

                                             21 ноября 2009 г.

Свободный художник

                    Всяк художник от слова «ху»,

                    То есть «худо», произошел.

                                 Евгения Бильченко

В лице – иконная кровиночка

Исконного собрата-гения…

На дне бокала – капля винная,

Раздавленная ручкой гелевой.

За хулиганистыми жестами –

Душа – правдивая невольница…

Он ранен глубоко, божественно

Подонками в живот, как водится.

Ему не светит в год по сборнику

И не нужны блатные фокусы:

Ни ваши сладкие любовницы,

Ни ваши купленные конкурсы.

Но встанет небо, гулко-голое

Над городом, где все проплачено….

Я обниму его за голову,

Прижму к себе –

И мы расплачемся.

                                         30 ноября 2009 г.

Лузеры

У края жизни, среди сопливостей,

В тигрином поиске справедливости,

Стою, а ты меня уговариваешь,

Любимый, ставший почти товарищем.

Моей поэзии конь некованый,

Уже не прапорщиком – полковником,

Летит с дедовской солдатской выправкой –

Моей поэзии светлый выродок.

Ложится опыт, как яд в пробирочку,

А ты меня утешаешь: «Бильченко!

Мы взяли Бога к себе в подельщики:

Чего еще ты хотела, девочка?

Сражаясь с глыбой и тушей фатума,

Ты что, мечтала стать триумфатором?

В сем мире, наскоро позолоченном,

Где не «уплачено», а «уплОчено»,

Где не «распахнуто», а «замазано»,

Где крыс буддийских на Микки Маусов

Меняют, глядя на звезды с лупами,

Чего еще ты хотела, глупая?»

Смешавшись с нехристями и клушами,

Я, кожей слыша тебя, не слушаю,

Но чую явственно, как – пожалуйста! –

Стальное сердце ревет от жалости.

Как мимо нищей нашей обители

Жеманно шествуют победители

С карманным призом минутной выгоды…

А мы друг друга навеки выиграли.

                                              2 декабря 2009 г.

Стихи к маме

Мамочка, птичка Божия, отпусти!

Черной голубкой на кобуре не висни.

Я застрелил лебедушку по пути

И ухожу из птичьего рынка жизни.

Слышишь, как адски тихо в моем лесу?

Вместо деревьев – сирые богадельни.

Хочешь, я завтра гнездышко принесу,

Где у кукушки вырос сынок-бездельник?

Помнишь святые проповеди полей,

Острые, как пчелиное жало бритвы?

Мамочка, отпусти меня, пожалей!

Если не на удачу, так для молитвы.

Там, на окне стучатся крылом в карниз

Черствые корки на голубином донце.

Мама! Смотри: я падаю небом вниз…

Выпеки мне последний кусочек солнца.

                                              Одесса, 27-28 ноября 2009 г.

Александрия (поэма)

                                       

Жизнь – провальная лента массовых кинопроб:

Номинации судеб ходят на задних лапках.

Мы сбежали – не то под купол, не то во гроб

И на море разбили хрупкий бокал палатки.

Получилась смешная копия очага

От руки – до тоски: почти, как у папы Карло.

И в прихожей стояли смирно два сапога,

Наслаждаясь своей запретной непарной кармой…

В этом городе бродят домики в кружевах,

И танцует осенний лист на озябших флягах,

И в распахнутый космос страстно растет трава –

Голубая, как полоса на обрывке флага.

Мы попали на их балы без подмоги фей,

И ни сплетни, ни сводни больше нас не коснутся.

Я тебя дотащу до выхода, как Орфей,

И убью, если ты надумаешь оглянуться.

__

Соленый ветер колышет вены.

Чернеет море, сливаясь с небом.

В приморском доме – так много света,

Так много ветра – так мало снега.

С пиратской честью судьбу украсть и,

Ударив шапкой, разбить на части…

В приморском доме – так много страсти,

Так много страха – так мало счастья.

Над нами – стаи. За нами – драки.

Под нами – гвозди, а мы – помеха.

В приморском доме – так много мрака,

Так много плача – так мало смеха.

Нашлись вопросы – на все ответы.

Ключицы лодок – сошли с уключин…

В приморском доме – так много света,

Но мы – в потемках…

Верни мне ключик!

__

Когда ты сказал: «Сестричка, не уходи!», –

А я уже была собрана, до билета,

Дверная щеколда, выпорхнув из груди,

В меня разрядила дверью из пистолета.

Брюхатое небо сплюнуло сирый дождь,

И в кожу подошв, как пирсинг, вонзился гвоздик…

А ты – не король, не князь, не халиф, не дож –

Никто из придурков, даром коптящих воздух.

Лишь Богу известно, что у нас на беду.

Вселенная – лес, где волк сторожит двустволку.

Потом я сказала: «Братик, я не уйду!», –

И мы занимались…

Больно, светло и долго.

                                

__

                           

Ее не придется спецом отваживать:

Она убежит, и за сим – все кончено.

Он вытащит ключ из замочной скважины

С ухмылкой проштрафившегося школьника

И сунет в кармашку… Не приспособиться

Вот к этому, мать его, выживанию!

Осталось – пить водку и петь Высоцкого

На крышах соборов и на развалинах

Готических храмов, домов с химерами,

Морей мезозойских с другой водой еще…

Измерь недомерка высокомерием, –

И он тебе скажет, что ты – чудовище.

Церковным туманом слезятся ландыши, –

По-заячьи, ладно, но не по-волчьи же!

А в кухне сидит его дура, лапушка,

И воет точь-в-точь, как бабье поволжское.

В нем что-то еще, несомненно, борется,

А дома – семья и тупые алиби…

Так тихо: «Сестричка…» – сказал любовнице

С улыбкой проштрафившегося ангела…

___

Ни скандалов, ни воплей.

Ни кола. Ни стекла.

Слез сушеная вобла.

Водка…

Колокола…

Дверь открыла по-свойски.

Налила. Обняла.

Ни упреков, ни визгов.

Ничего, что пошлит.

Дождь разбисерил брызги

На газах Аэлит.

Пульс планеты завис и

Тихонько скулит…

Глухо помнился поезд,

Кожи Новый Завет,

Бесноватые позы

Чьих-то мнимых побед,

Как он плакал на полке,

Ткнувшись рожей в рассвет…

Угловатости линий

Ног навстречу окну,

Переливчатый ливень

По церковному дну…

Их, счастливых счастливей,

Игры в мужа-жену…

Каплет, строчка за строчкой,

Омерзительный быт.

Вдох. Затяжка. И точка.

Ничего не болит.

Звездочет-одиночка

В Черном море забыт…

___

В нашем городе воет церковь

На судьбинушку свою злую,

И по-волчьи скулят иконы

Обо всем на земле живом.

Дуло воздуха, в душу целясь,

Шлет небесные поцелуи…

Мы устали.

Мы – вне закона.

Мы – у Бога за рукавом.

Старый дом за крутым утесом –

Это наша с тобой обитель:

Аскетизм двух разбитых чашек,

Сало, слезы, стихи, коньяк…

К нам вчера заходил Утесов,

Милый джазовый небожитель,

И устроил наше венчанье

На глазах у глухих зевак.

В чистом поле пасутся кони.

В андеграунде рыщут панки.

Искуплен ты или искупан –

Все равно сиганешь с моста.

В нашем городе – все спокойно:

Он, наверное, может спатки…

В синем космосе – желтый купол,

А под куполом – два креста.

__

Толпы акаций ходят и говорят.

Готика мачт таранит луну башкой.

Ты – мой последний в этом краю собрат:

Просто живи и помни меня такой.

Это и есть, наверно, тот самый рай –

Соборовать звездой непокорный лоб,

Весело, в пику публике, умирать

И сообща ложиться в медовый гроб.

Пыльный, двуспальный – даже не гроб, а стол –

Письменный тыл для двух боевых голов…

Небо вбивает солнечный в землю кол

Вечнозеленых и беззащитных слов.

Город устал вытягивать дождь в петлю

И удавился насухо по весне…

Александрийский брат, я тебя люблю!

Просто живи и помни, что ты – во мне.

                         Одесса, 28 ноября – Киев, 14 декабря 2009 г.

Мужчина

                                    Всем на свете женщинам

В этих больницах даже не умирают

И ни на ком не ставят хрустальный крестик.

Ангелы в алых марлях скользят по краю.

Девочка, – как распятый Христос, – на кресле.

Очередь в теплых пальцах талоны лижет.

Я по звонку вхожу, полотенце скомкав…

Ты за окном становишься мне все ближе,

Одолевая свой чистоплюйский комплекс.

Жизнь Воскреси из пепла Жар-птицей Феникс.

Бряцают инструменты, как рифмы в слоге…

На тебе, вместо бантов, духов и фенек,

Зверскую святость наших гинекологий!

Мужество быть – не терпит кисейной фальши.

Слаже, чем пряник, – плетка церковной свечки.

Ты за окном становишься мне все дальше,

Чтобы потом вернуться – уже навечно.

                                  Киев, Пушкинская больница, 3 декабря 2009 г.

               

Символ веры

Мой Христос играет на гитаре

И гоняет на мотоциклетке.

В мире, где по паре каждой твари,

Он – Один в железной волчьей клетке.

Как просвиру, разрезая фарой

Квасный хлеб белесого тумана,

На асфальт, прокисший целлофаном,

Каплет бисер разноцветной манны.

Всяк прекрасен собственным уродством.

Бой и боль – что братец и  сестрица.

Устающим мыслить и бороться

Остается верить и молиться.

Оступилась в листопад погода.

Готика из нор рванула в горы.

Мефистофелевская свобода

Утопилась в рюмочке кагора.

И белеет гвоздь на тротуаре,

Словно бомж, свернувшийся в калачик…

Мой Христос играет на гитаре,

Пьет вино и тихо-тихо плачет…

                                        25 ноября 2009 г.

Гарем

В две шеренги, как под дулом,

Шаг за шагом ходят дни…

Все мы бабы – чисто дуры,

На какую ни взгляни.

На горе хрустальный замок

Ждет заезжих Афродит…

Все мы, бабы, хочем замуж,

Хоть разочек, да сходить.

От вендетты до простаты

Бередит немой вопрос:

Правовой легальный статус

Поцелуйчика взасос.

Слезы – кровь, а не водица

У любовницы в горсти.

Между сосен заблудиться –

Не канавку перейти.

Плохо дело, если двое,

И у каждой ты  в гостях:

То, как зверь, они завоют,

То заплачут, как дитя.

Нынче мир переиначен –

Был несчастным, стал смешной:

Господин меня назначил

Дополнительной женой!

                            7 декабря 2009 г.

Барин

                                Поэту Жене Краснояровой

Сиро-сизое, голубиное, папиросное мое небо

Растушевано черной графикой голых, драных, правдивых веток…

Как снаряд, во рту разрываются полбуханки стального хлеба:

Остается одна надежда и, как последнее средство, вера.

Дети ангелов, словно лампочки, тускло светят в чужих парадных.

Бейджик сердца, к джинсе пришпиленный, золотится с апломбом броши.

С Жизнью – дурочкой-бесприданницей – я вожусь, как банкрот Паратов:

Божьей милостью, уложу ее, подомну под себя – и брошу.

Несподручно мне с ней валандаться, влажно тискаясь в переулках:

Нас согнали со всех насиженных коек – от Воркуты до Чили.

Под венчальным собором колокол бьется крыльями в купол гулкий…

И со Смертью – богатой дочерью – нас расчетливо обручили…

Холостая судьба поэтова – малолетка и хулиганка –

Полоснет высоко и весело, словно юбка в цыганской пляске…

Что осталось? На плитах мраморных – пол церковного недогарка…

И девичья, бескомпромиссная, инфантильная жажда сказки…

                                                                                    12-13 декабря 2009 г.

Конкурс

Смиренная участь наша

Дерзко носить вериги

И под куполом, на арене,

Гарцевать цирковыми пони…

– Вы помните поэтессу такую,

«Магдалену Вериго»?

– …

– Правильно! И никто на земле

Больше ее не помнит.

Был вселенский турнир поэтов –

Местечковая шутка черта:

Погоня за славой, «I love you»

Как способ уладить трения…

Все правильно, все бесподобно

По вашей шкале почета:

Магдалена Вериго – на первом месте,

Сергей Есенин – на третьем.

Что ж, я, к сожалению, – женщина

И не въеду по наглой роже:

Не положено мне по рангу,

И, вообще, «надо быть проще»…

А там высоко, среди облаков,

Твоя Магдалина, Сережа,

Ведет тебя за руку на Турнир

Истории, как на Прощу…

                                        7 декабря 2009 г.

Короткий зуммер

                       Лене Ломачинской

В этом мире, который так мало стОит,

Что наценки на звезды и те исчезли,

Ты стоишь – высоко и легко, – как стоик,

И под пошлостью прячешь тупую честность.

А какие-то бабы жуют печенье,

Заставляя тебя тосковать от злобы;

Ты пытаешься жизни заехать в челюсть

И ломаешь лопаткой ее оглобли.

Слишком призрачен образ святого рая,

И тропинки быльем поросли до Рима…

В этом мире, где даже не умирают,

Ты, как тень самурая, – необорима.

И пока еще пальцы не рвет с фаланги

И во мрак не взорвался короткий зуммер, –

Твой родной, безутешный, безумный ангел

Тихо лжет, что утешит и образумит…

                                                           11-12 декабря 2009 г.

Радение

                Оксане Ивасюк

Пускай говорят по-разному:

От Лондона до Житомира –

Мы будем искать Прекрасное,

Чего б нам это не стоило.

Кому-то – лететь за мыслями,

Кому-то – гонять за шмотками…

Пускай говорят, что мы с тобой –

Немыслимо старомодные.

Но совесть сосет под ложечкой,

И плачут на небе лучики,

И тихо смеется Боженька…

И, может, это и к лучшему…

                         11-12 декабря 2009 г.

De profundis

Друзья мои! Я скажу вам, как на духу:

Я видела ночью плачущего Христа

И сердце медвежье прятала под доху,

Себя же подстерегая из-за куста.

Да, имя мое склоняют и так и сяк.

И розы мне дарят – двести шипов на дню.

Прикуривая от творчества свой косяк,

Я сдохну, но ни душонки не обвиню.

И будет компьютер так же тепло гудеть

Для следующей козы из когорты Жень…

Мне выпало с милым кончить – не в один день

И ни на одном загробном спать этаже.

А кто-то, наверно, употребляет драп:

Метается, бедный, чтоб получить заряд…

А мне – ни к чему: поэзия – чистый драйв;

И так я по жизни двинута, говорят…

И тычусь в полынный пыльный матрас травы,

И слепо, маниакально ищу звезду….

Друзья мои! Я люблю вас за то, что вы

Плюете мне в морду, не попадая – в дух.

За храм в шалаше уплачен последний спам.

Строка обнищала, а говорят: «Моща!»…

За райским подъемом следует адский спад,

И я не хочу вас больше собой смущать.

Слова, – как больной огарок ночной свечи:

Наутро белеют чище, чем кость в степи…

А вы меня уговаривали: «Молчи!»

А вы меня урезонивали: «Терпи!»

За все, мол, воздастся: главное, нужный тон.

Березе срубили голову – чти свой пень.

Друзья мои! Этот мир для меня – притон:

И что мне еще в нем делать? –

Гулять да петь.

                                                          12-13 декабря 2009 г.

Предатель

Столько страждущих – всем помогай еще…

Жаль, себе помочь не с руки.

А поссоришься с Первым Римом, –

Будешь просто последний скот…

У него – голубые моргающие

И беспомощные зрачки

И какая-то дрожь звериная

В чане розовых лепестков.

В майском небе варятся вишни.

В нищем храме торгуют примами.

А свои не сдадут ни пяди:

Знамо дело, не люд, а быдло!

А вчера проволочка вышла:

Христа за бандюгу приняли,

И на паре бревен распяли,

И сказали, мол, так и было.

Столица похожа на морвокзал,

Где море кормится ртутью.

У всякой религии – свой Ваал:

Толку гонять за сутью?

А он – ни при чем: он голосовал

«против», но судьи, судьи…

«Ничего, браток», – Тот ему сказал

При допросе, на третьи сутки.

Под гулким сумрачным сводом

Мерцают лики пещерные…

От виска осталась сотая часть, а

Слезы выплакал ливень…

Кто-то орал о свободе.

Кто-то шептал о прощении.

Кто-то молил о счастье…

А Тот – умирал счастливым.

                                               12 декабря 2009 г.

Дерибасовская

                        Поэту Жене Краснояровой

Для урки, и нищего, и вельможи

Беда, как измена, – общая:

Молчать с дурковатой улыбкой пупса,

Давясь от подспудных страхов…

Сестричка! Спаси меня, если можешь,

От этих, блин, «членов общества»:

От пут узаконенного распутства

Чинов и администраций.

Осталась вторая попытка рая:

Морали зашили девственность.

Плюс люди, с которыми я по жизни

Не сяду в широко поле…

Уходят друзья, втихаря играя

В бутылочку диссидентскую,

И царская скатерть на скифской тризне

Белеет от алкоголя.

Прерывисто тикает зуммер ночи

Пунктирной гитарой бардовской…

Сплошной перебор звуковых дорожек

На треке немого сердца…

Сестричка! Возьми меня, если хочешь,

За столик на Дерибасовской –

Налей мне стаканчик духовной дрожи

Медового солнца с перцем.

И мы опьянеем с тобой, как дети,

От праздников николаевских.

Стихов наших лагерная стихия

Не стихнет в тюрьме эпохи.

А после, очнувшись на черном свете,

Вопьется чья-то пила в виски…

Но мы не почувствуем: мы – глухие,

Нас – нет. И вообще, нам пофиг.

Держи меня, милка, покуда воздух

Не вышел, – струей озоновой!

Накатит волна, вознесет на гребень –

И сбросит в нагую бездну;

И в небе одесском зажгутся звезды,

Как лампочки бирюзовые…

Одно, что меня еще в мире греет:

Бог – гений, а дьявол – бездарь.

                                16 декабря 2009 г.

Зимняя дорога (цикл)              

 -1-

За каркас горизонта, по-детски синего,

Зацепилась бескровная марля поля…

Хочешь, Сириус с Севера попроси меня? –

Я любое желанье твое исполню.

Я заделаюсь рыбкой твоей золотенькой

С чешуей, ограненной, как крест нательный;

Жизнь разорвана в клочья… Остались ломтики

Между улицей, церковью и постелью.

По проселочной трассе, в метельном мареве,

Мчится наша маршрутка по встречной счастья…

Николай Чудотворец – измятым, маленьким

Календариком – путь ея освещает.

А потом, когда космос взорвется зуммером

На случайном, оброненном в снег мобильном

И взлетят в поднебесье стихи безумные

Чудотворной, искрящейся звездной пылью, –

Будут люди, смешные и бесполезные,

С умной миной пускать пузыри и слюни…

Мы пройдемся по облаку, как по лезвию,

И на головы им снегопадом сплюнем.

-2-

Как Дева Мария, – светла, чиста

В сугробах своих отточенных…

Все та же суровая простота,

Все та же сосредоточенность.

Двор пахнет правдивостью сигарет.

Декабрь раскраснелся вишнями…

Романтики нет, опьяненья нет:

Духовность достигла высшего.

И тает, и плачет слюдой со щек

Мороз – и пекут рогалики.

«Ну, что тебе надо теперь еще?! –

Под Богом ходи богатенький».

Две пары носков да озябший плед.

Весна – у зимы под юбками…

И Где-то далёко, во мгле полей

Любовушка бесприютная…

-3-

(Гостиница)

Зимы ватно-марлевой ангелы-медики…

Окно в потолке… Семь попыток поссориться

Со смертью… И счастье – лицо без косметики,

Измятое страстью, тоской и бессонницей.

На рыцарском замке – упрямая башенка.

Забытая с юности речь украинская…

Буфет деревянный. Болтливые барышни.

Горячее сало с чесночными искрами.

И в шляпе старинной изысканный дедушка

Сидит в уголке, улыбаясь, как маленький.

Спешить ни к селу: не закончился день еще –

Считаю минуты почти по-ремарковски.

Чуть выше – наш номер: холодная ванная

С огромным дебильным развратником-зеркалом.

Мороз, духоту раздирающий банную,

Народные песни сквозь зубы коверкает.

И праздник Святого Николы – чудесная

Ребячья забава – летать над погостами.

Жизнь – это гостиница:

Ждем и надеемся

На дом, где тепло и светло…

Слышишь, Господи?!

                      19, 22 декабря 2009 г., Острог-Киев.

Полочки

Все у тебя по полочкам:

Буднично, а не празднично.

                   Юрий Крыжановский

Все-то у нас по-прежнему:

Страхи, скандалы, мании…

Тускло в глазах забрезжила

Звездочка понимания.

Ум наш терзают демоны

Музыкой между гландами…

Что мы с тобой наделали? –

Мы же по сути – ангелы.

Но перекрыли волю нам,

Окна до щелок сузили;

Мы же по духу – воины,

Только по жизни – лузеры.

Время наводит маузер, –

И не найдешь защитника,

И не запудришь мазями

Рожу свою с морщинами

Чисто ради приличия,

Горя чтоб не приметили…

«Счастье», – когда на личике

Нет никакой косметики.

Это, наверно, к лучшему:

Солнце толочь на лучики.

Брось в океан полушечку:

Может, у нас получится?

Мы возвратимся в замок свой,

Сбросим броню из фенечек…

Мы возродимся заново,

Словно из пепла – Фениксы.

Горы нас встретят пиками.

Небо – двойною манною…

Ну, а пока терпи, казак,

Блажь свою отаманову.

Дуру с рыжими пасмами,

Божию тварь казацкую…

Светятся штампы в паспорте,

Дремлют на полках зайчики…

Спят на деревьях почечки,

Листья свернув калачиком…

Знаешь, за эти полочки

Кровью моей заплачено. 

       22 декабря 2009 г.

Яма

По обмылкам белесых луж –

Конькобежец и конокрад –

Пьяный ветер пургу несет…

Ты мне – друг, но еще и муж.

Ты мне – муж, но еще и брат.

Ты мне – хрен знает кто, ты – все.

По распятиям век на свет

Доктор видит: ослеп, устал…

Ни змея  и ни человек –

Их гремучая смесь: поэт,

И его не столкнуть с моста

Ни в одну из подземных рек.

Так, за небо держась, висеть,

Задевая сосну бедром,

Затевая звезду крылом…

Натяни мне на губы сеть.

Заряди мне в желудок ром.

Протяни мне в ладони лом.

Знай, у пешек такая прыть:

Не поможет ни мат, ни пат,

Ни главврач, ни «Новопасит»…

В ночь на праздник себя зарыть.

Утром будничным откопать.

И у Бога потом просить:

«ВОСКРЕСИ!»

                   22 декабря 2009 г.

Путь

Голым снегом белеет голубь.

Парк Шевченко обгажен пони.

Я иду на свою Голгофу –

Ту, которую ты не понял.

Заштрихофан арабской вязью

День в обугленных черных сучьях…

Путь поэта устелен грязью,

Что досталась от жизни сучьей.

Закусив, как уздечку, десна,

Захлебнувшись височным спазмом,

Мне ее разводить придется

Своей собственной кровью с плазмой.

В чисто поле ложится небо –

Малокровное и нагое…

Как единственный донор снега

Я иду на свою Голгофу.

Под ногами хохочут бесы.

Врут принцессы напропалую.

А какие-то поэтессы

Тебе шепчут о поцелуях…

Только вниз меня не заманишь:

Крест, как парус, уносит ветер…

Понимаешь?

Не понимаешь.

Я, как прежде, – одна на свете.

                                      25 декабря 2009 г.

  

Ностальгическая

                                      Тарасу                  

Ты помнишь меня, мой брат? –

Безумные речи ливнями…

Полвстречи у Божьих врат

И волосы Магдалиновы.

А люди всю правду врут.

Спит Киев на дне у Китежа…

Ты помнишь меня, мой Брут,

Ни разу меня не кинувший?

От жизни – хоть смерти клок.

Вериги – ремень на джинсиках.

Давай, приходи, милок:

Махнемся чужими жизнями.

Январское серебро

Чернеет с дерев окладами…

Ты помнишь, как в море брод

Для речки моей прокладывал?

На этом вот серебре

Мой крест запечатан вензелем…

Ты помнишь певучий бред

С названием злым «Поэзия»?

Снег рисом кипит с оград.

И сладостно волку воется.

Ты помнишь меня, мой брат –

Воительницу без воинства?

Живу, как всегда, – в ответ,

С незаданными вопросами.

Ты – воин, чья суть есть Свет.

Я  – ангел, но с рыжей проседью.

Над книгой нам светит бра

Как таинство соучастия…

Ты помнишь меня, мой брат,

Сестренку свою несчастную?

                                    30 декабря 2009 г.

Птичий год

                           Я этот год Тигриным называю

                                                      Андрей Соболев

Больше никто не греет,

Кроме ночного чая.

Как же мы отигрели!

Как же мы оволчали!

Выйду я промеж люди

С вечной немой угрозой.

Больше никто не любит

(Даже Деды Морозы).

А на спине горбатой -

Ноша планеты плоской.

Значит, Земля, ребяты,

Делится на полоски!

Долго, по сказке Грина,

Чуда ждать и поститься...

Год, говоришь, тигриный? -

Пофиг: мы - просто птицы.

                                   1 января 2010 г.

«LOVE COMES» (Надпись на снегу)

Дирижерским сучком или битой железкой –

Музыкальным курсивом, изящным, как Брамс, –

Уронили два слова на снег СМС-кой:

«LOVE COMES».

Я не знаю, что это: ребячье ли чудо,

Или старческий маразматичный рассказ,

Но сияет в сугробе, как истина Будды:

«LOVE COMES».

Рыцарь вымер как вид. За Роландовым флером

Злые Золушки ринулись в Мадагаскар…

Это то, что сильнее Чечни и холеры:

«LOVE COMES».

Рождество бубенцом разревелось весенним…

Мимо терний, термитов, терактов, проказ

По планете с табличкой шагает Спасенье:

«LOVE COMES»!

Участив темпоритм до преддверья оргазма,

Прибывает любовь, как рок-блюз у Каас.

Надевайте, стервятники, противогазы:

«LOVE COMES»!

Значит, ненависть не на что будет потратить:

Одиночество больше душе не указ.

Интернетные дуры, очистите трафик:

«LOVE COMES»!

Серафимом из фильма, крестом без цепочки –

Шестикрылым, как скобка от сказки, крестом…

На стальных городах распускаются почки:

«LOVE COMES» –

Oh, ye!..

Остальное – потом.     

                              2 января 2010 г.

 

Звездная болезнь

                                

                                   Я двоюродная жена

                                Андрей Вознесенский

Я – тусовочная жена:

Ремикс Баха из телеящика.

Тусклой лампочке из окна

Светит звездочка настоящая.

Два «супруга» для всей толпы:

Так, сердца на рекламу мусоря,

Мы стоим с тобой, как столпы –

Два позора в музее музыки.

Надоело во весь свой рот

Улыбаться ханжам из общества,

В одиночку под Новый год

Отвечать на открытки общие,

Имитируя слово «Мы»,

За безвольность себя высмеивать…

«Жека», «Женька» – «жена» взаймы:

Женский ЖЕК на твою семейственность.

Черно-белая бирюза

Голубеет с тигровой примесью…

«Словно звезды, – твои глаза!», –

Говорили все, говорили все…

Нет за будущим – ни рожна.

Как из песни Ирыны Билык, мне

Позвонила твоя жена –

Аутентичная – по мобильному.

Слово, горькое, как лимон,

Распылив золотыми искрами,

Мне сказали, что я – дерьмо

(Что вполне отвечает истине).

Даже в том, как горит свеча,

Нет ни капли смешной романтики…

Зря мы давеча сгоряча

Обменяли фантом на фантики.

Слово вытрусив до трухи, –

Трусы! Страусы тонкокожие!

– Чем докажешь?

– Да так, стихи…

– Слабовато, – ответит Боженька.

Сзади – снег. Впереди – стена.

Слева – волоком. Справа – водочка…

Я – тусовочная жена –

И тушу теперь тушью звездочки…

                                            3 января 2010 г.

В кафе

В розово-черной кофточке,

Явственно из бутика,

С глянцем чужой косметики –

Празднична не ко дню –

Села, разбив на косточки

Душу. Сказала тихо:

«Здравствуй. Я не заметила». –

И перешла к меню.

Львиной тряхнула гривой и

Томно, как бы вполсилы,

Звякнув кольцом серебряным,

Бросила телефон.

Ройбуш за сорок гривен

Уверенно попросила…

Невыносимо!

Времени нет на гламурный фон!

Все раздражает: лампочки,

Блеск, золотые рыбки,

Дольки лимона в сахаре,

Дамские дефиле…

Я ее помню ласточкой –

Хрупкой, как струнка скрипки, –

Девочкой моей, самою

Нежною на земле.

Помню смешные рожицы,

Смайлики без помады,

Губы – во тьме маршруточной,

Сон по дороге в рай…

Что ж мне теперь, из кожи лезть?

Или ругаться матом?

Или из связей суточных

Кубики собирать?

Лодочка тонкошеяя

Длинно плывет по Нилу…

Вдруг – крокодил: исчадие

Чуда из-под  весла…

«Это твое решение», –

Ласково уронила

И, заплатив за чайничек

Ройбуша, блядь,

Ушла.

                4 января 2010 г.

Сочельник: SMS-лирика          

Белое рождественское чудо

Пахнет воском, детством, можжевельником…

Звезды спят…

Христос простил Иуду…

Над землей кружат снега-бездельники.

Святки. Вечер.

Древнее искусство –

На бегу вальсировать с метелями…

Ставлю свечку –

И такое чувство,

Словно то, чего давно хотели мы,

Золотым мальком на тонкой леске

Треплется: тащить его, что холм нести…

И летят тупые СМС-ки

По мобильной нашей бездуховности.

                                      6, 8 января 2010 г.

Зимняя геометрия

Жизнь в будничных санках несется по кругу,

Минуя «Что делать?» и «Кто виноват?»

В мобильный дебильно гундосит подруга:

«Ну, что там у вас? Треугольник? Квадрат?»

Леса восковеют под накипью снега.

Деревья укрыты слепой бахромой.

Сбегаю из сладкого плена побега

В последнюю крепость свободы – домой.

Висит над запретной двукрылой постелью

Нагая мадам – омерзительный китч.

На кухне сидим. Пьем наливку с метелью,

По-волчьи сцепив друг о друга виски.

Любовь от беспомощной жалости к чуду,

Собой захлебнувшись, осталась чиста.

Тринадцатый ангел родится Иудой,

Который на миг пожалеет Христа.

Не сплю, растворившись в попутках и сутках.

Сжигаю сосуды по сто киловатт.

И все уже – по фиг: как выжить? Где судьи?

И что там у нас: треугольник, квадрат…

                                                29 декабря 2009 г.

Жертвоприношение

Я жизни скажу: «Мой враг».

А кто-то: «Сестра», «трава»…

На виселице из врак

Болтается голова.

Как заповедь высока!

(Как низко мы все равны…)

Мозг – в пыточной у виска

На кольях чужой вины.

А кто-то орет: «Ложись!»

В ответ раздается: «Пли!»

Не смерть убивает – жизнь…

Вынь солнышко из петли,

Под камнем его зарой,

Чтоб вырос второй ТаНаХ,

И выиграй свой покой,

Как приз на похоронах.

И езди в скупых СВ,

На вату сменив скрижаль.

Хоть куклу подсунь Яхве,

Раз так Исаака жаль…

Да, жаль мне, что я живу –

Булыжником на Весах.

Господь мой! Бери траву

И жги ее в небесах.

                              8 января 2010 г.

Как я упала

Все таяло. Вода стояла в ступоре.

Песочный лед клеймил на венах ссадины.

Поэт  был согнан с графоманской студии,

Как колорадский жук из палисадника.

А где-то звезды плавали над безднами,

И провода в бильярд играли с ветками.

А одаренных осуждали бездари

За их судьбу – бездарную и светлую.

И было обывателю заманчиво

Следить, как тонут храмы-одиночники.

И мой корабль готическими мачтами

Прошиб морское дно до позвоночника.

За каждой доброй маскарадной мордою

Улавливалась сущность Мефистофеля…

Я поднялась – побитая, но гордая,

Объевшись вдоволь сладкого картофеля.

И снова заседали тетки томные.

И ханжески злорадствовало общество…

Поэт кусает даже забинтованный:

Хозяйки студий, берегите овощи!

                                                 12 января 2010 г.

Залет

         Славику Рассыпаеву

Мозг мой – махонький, драный – с лапоть –

Рыжий ужас ерошит  в косах.

Засиделась я в мире, Славик:

Полечу простебаться в космос.

Я – художник от слова «худо»

С перспективой на степень «хуже».

Может, спрячешь меня в психушку –

Отдохнуть от каленой стужи?

У меня и на Солнце – пятна.

У меня и Пиза – без крена.

И ладошки перед распятьем

Мне намазали детским кремом.

Ты же знаешь, что я не сдамся

Ни за пряник, ни за «спасибо».

Я по жизни – двойной предатель,

А по духу – двойной спаситель.

Потому меня и сослали

В тридевятую семимильность…

Залетела я в небе, Славик…

Не суди меня за дебильность.              

                                     12 января 2010 г. 

Болезнь

Еще дней пять – и ты опять

Уйдешь.

Висок, как пулю, гложет свой заскок.

Сквозь небо ветки протянули нож –

Восторженный, как башлачевский рок.

Я узнаю в лицо любой симптом.

Скрежещут зубы в поисках песка.

Чекушка светит, как начальный том

Собрания секретных дел ЧК.

Начнутся вопли, мат, брутальный вздор,

Ребячий плач у Бога на груди…

Высоцкий смотрит на меня в упор, –

Как будто даже не по DVD.

А я – не из породы добрых фей,

Но поступила в мастер-класс тоски –

Бродить по стеклобьющимся кафе,

Выуживая шапки и очки.

Уходишь в никуда, точнее, «на».

Жуешь асфальт, как червяки – навоз.

И говоришь еще, что там – Страна

Скалистых гор и недопетых звезд…

 Угрюмо стынет воск на дне икон.

Я снова жду, закусывая боль,

Когда, изъяв из сучьев небосклон,

На сучьем брюхе сдохнет алкоголь.

Еще раз пять – распят

На пункты план, –

И дымоходы отрастут у крыш,

И ты вернешься, ляжешь на диван

И пролепечешь:

«Брось меня, малыш».

                                        13 января 2010 г. 

Конец сказки

                       Льодяно. Безлюдяно. Космічно.

                       Спить під льодом рибка золота.

                                                       Ігор Павлюк

Светлеет небо. Море сушит снасти.

Беззвучно плачет время в рыбьем сне.

Еще живу: обыденное счастье –

Смотреть на вкусный первобытный снег.

Мне больше ничего не пожелаешь:

Ни «сбытий мечт», ни «планов громадья».

Плывет по зебре черно-белый клавиш, –

Как неподкупный купленный судья.

На всех хватило кренделей и саек.

Осела соль церковная в сугроб.

Светло, тепло и мухи не кусают.

За колыбелью притаился гроб.

Сокровища зарыты – и отрыты.

Доедена последняя уха…

Осталось только бабкино корыто, –

Соленое от музыки стиха.

                                                17 января 2010 г. 

  

Курсы кройки и шитья

Здесь за отдельную плату

Марусю научат шить белое платье.

Готовить рыбу в дерьме и кляре.

Томить своих джинов в черном футляре.

Загонять соки под кожу вишни

Обратно («Как бы чего не вышло!»).

Здесь не пахнет ни горем, ни алкоголем.

Здесь не бывали Ван Гог и Гоголь.

Здесь дыбится бюстом земная плоскость.

Здесь даже иконы – и те в полоску.

А если и выпадет горстка грусти, –

То размером не больше, чем мои груди. 

Зато здесь цветут махровые флоксы.

Они занимаются женским боксом:

Удары по пестикам лепестками.

Тайные вздохи по ихней Каме.

И, как аэробика вместо спорта, –

За неимением сутры –

Родное порно.

Здесь вашу талию сделают уже,

Бедра, естественно, – шире,

А челку – пышней и выше.

И, безо всякого спору,

Вам по «Одноклассникам» сыщут мужа…

Чтобы женщине в этом мире

Еще и выжить,

Нужны, как минимум, гири

И, как максимум, горы.

Что значит, ваша Галя

«Не умеет испечь рогалик»?

Что значит, ваша Тина

«Не шарит в презервативах»?

Мы дадим каждой твари – по паре.

Мы научим вас жить по картинке:

Душить свою душу в белом футляре

И кроить свою кровь

На швейной машинке…

                      17 января 2010 г.

Паломник

Разбуди мя, Господи, да в рассвет.

Нацеди мне солнышка по края.

Подари мя, Господи, дивный свет

Своего бессмертного бытия.

Опадают звезды к Тебе на грудь:

Прорастают башенки и цветы.

Покрести мя, Боже, на дальний путь,

Проложи мне гладкие три версты.

Буду на Калиновом на мосту

Змия бить не в латах я, а нагим.

Ниспошли Великую Доброту

И друзьям, и недругам, и другим…

Буду я бродить, аки волк, в лесу,

Среди колдовской, воровской красы,

И Тебе соловушку принесу

В рюкзаке истасканном из джинсы.

Не оставь мя, Бог, на съеденье львам.

Возведи мя Царьгород, город мой!

И введи мя, Бог, во Софиев храм,

А потом, с крестом, отпусти домой.

                                             17 января 2010 г.

Кризисное (Осипу Мандельштаму)

Постмодерная скука, как дохлая сука,

Завывая, таскается по пятам.

Двадцать первый мой век слишком хил оказался,

Чтоб давить вольнодумных степных волков;

Стрелки ходят – вне круга; чуть что – «звонок другу»;

Как «Реланиум», нужен О. Мандельштам;

Заржавелый шмат духа в пыли завалялся,

Среди желтых бумаг и политфлажков.

Демагоги-кликуши, хозяева-клуши,

Если жжем, то чужое: не жалко хоть;

Маслянистая жидкость с претензией нефти

Управляет любовью к большой стране…

Удуши наши души! Уйми наши души!

Упокой наши души,

Благой Господь!

Древний храм, сжав опухшие мускулы нефов,

Истончился до перышка на окне…

Сказка так опростилась, что сделалась былью

И влетела в мобильный, как СМС;

Подростковый, дебильный, распахнутый лютик,

Как паломник, дорос до Святой Земли…

Жить – аж в одурь – обильно, аж в оторопь – стильно,

И стабильно на Пасху: «Христос Воскрес!», –

Ретранслируют сплетней довольные люди,

Покупая VIP-тур в Иерусалим.

Эта осень – осиновый колышек, Йося:

Не гвоздями же нам забивать гробы!

Трутся сонные осы о теплые свечи,

Размножая губами: «Проси, прости…»;

А планета-Джульетта зарезалась осью,

Наплевав на орбиту своей судьбы;

Говорят, за пределами космоса вечность,

Но душа много весит…

Не донести.

                                        21 января 2010 г.

Двое

Каждый из нас бьет стекла – и видит свет.

Каждому прыгать – со своего окна.

Что же ты зубы стиснул, браток поэт?

Трудно признать, что баба – тебе равна?

Та, что своей истерикой режет слух.

Та, что метает бисер и бигуди.

Знаешь, поди, какой исполинский дух

Мечется в этой плоской смешной груди,

Словно в темнице или тупом кино.

Нам обоим дарованы два крыла.

По высоте полета мы суть одно…

Что ж ты, сестрица, скулы свои свела?

                                                  28 января 2010 г.

Любовь к музыке

Как хлысты, – кумовья и сводни.

Сплетни лапу сосут не впрок.

На чужое шакалы падки…

Хочешь выжить, – строй дурака.

Может, сядем с тобой сегодня

И послушаем русский рок?

Нахлебаемся правды-матки

Вместо водки и коньяка?

Дай мне хлеба с чесночным салом

И поглубже меня укрой.

Дело движется ближе к ночи...

Волки окна скребут с тоски…

Ты же знаешь, что я писала

И пишу тебе свою кровь:

Перепив ее, что ты хочешь?

Мелкий закус в виде руки?

Сладок привкус войны попсовой.

Фронт – смешон и печален – тыл.

Вместо неба – лазурный видик.

Змий-троллейбус – вместо коня…

Сколько их, кто, забыв про совесть,

Исступленно хотят, чтоб ты

Умер, – так тебя ненавидят? –

Пусть, уроды, берут меня!

Мысли – ложные, как опята,

Травят душу до тошноты.

Ты бываешь так адски нужен, –

Хоть бревно к дуплу прижимай.

Что я буду? – Ходить без пяток.

Делать воздух. Читать цветы.

И с морально здоровым мужем

Слушать группу «Ласковый май».

                                     26-27 января 2010 г.

Песня злого поэта

                             Поетів добрих немає…

                                       Ігор Павлюк

Мы истратили черные киловатты,

Вынося белый свет на чужих руках.

В моей Родине, дивной и бесноватой,

Галереи возводят на матюгах.

Генеральские звезды, как лампы, гаснут.

Патетически треплется резвый стяг…

В моем городе, царском и хулиганском,

Колокольни отстроены на костях.

Хочешь – в рельсу звони из медвежьей юрты,

Килограммами жри демидрол и бром.

В моем доме, уютном и бесприютном,

Каша пахнет расплавленным серебром.

А в моей колыбели – останки гроба:

Смерть – доступнее выхода в Интернет.

В промежуток озлобленности и злобы

Затесал жо… нет, душу, колдун поэт.

Наколдовывай, раз по живому больно,

Шрам от раны, которая не болит.

В этом космосе, искренне малохольном,

Я – последний здоровый космополит.

Неподкупен шаман, но продажны чары:

Дотанцуй свою лирику дискотек!

Брось на публике «личностное начало»:

Пусть впиндюрят его в «мировой контекст»!

Жмись, отхаркивай, плюйся, крошись на ребра,

Преврати зажигалку в свечу меча…

Улыбайся прохожим улыбкой доброй

Даже мух не казнящего палача.

                                        23 января 2010 г.

Эффект бумеранга

И он сказал ей: «Я тебя хочу».

В словах блудливо отдавал крюшон.

Пришла пора зажечь и сдуть свечу:

Все было даже слишком хорошо.

Но женщина, как ей не прекословь,

Поставит пат хоть куму королю.

Она взорвалась: «Где же здесь любовь?!»

Он ухмыльнулся: «Ну, люблю, люблю…»

Потом, конечно, разразился шторм.

Как руку, лодке вырвало весло.

И сердце – злейший враг глагольных форм –

Модальности на драйвы разнесло.

И вновь приснился берег кораблю:

Незыблем твердый грунт духовных чувств.

Она сказала: «Я тебя люблю», –

Добавив иронично: «И хочу».

Так они плыли, мачтами скользя,

По морю нежных белокрылых тел.

«Хочу» переросло в свое «нельзя»,

Которого он вовсе не хотел.

В тупом виске, как дятел билась боль.

Прочисти вены, если чистоплюй…

И он, взорвавшись: «Где же здесь любовь?», –

В ответ услышал: «Ну, люблю, люблю…»

                                                          17 января 2010 г.

Результат

                               Юрию Крыжановскому

Давай я скажу тебе, как брат брату:

В лоб, а не наискосок.

Конек-Горбунок на твоей визитке

По деду – почти Пегас.

Ты помнишь, как ваша контркультура

Бодала тупой совок?

И что вы, в конце концов, заимели? –

Да, редких дебилов – нас.

Мы – новое племя из Диснейленда:

«Макдоналдс» – наш отчий дом.

Мы молимся пластиковой картошке

И моемся по ночам;

Беззубые бабки слагают сплетни

И притчи про тихий Дон…

Учению вашего чань-буддизма

Нас выучил Джеки Чан.

Мы – дети галактики Интернета

И дрочим в «Контакте» всласть.

Мы путаем Сталина с Че Геварой,

Высоцкого – с Лао цзы;

Нам, в сущности, искренне безразлична

Любая на свете власть,

И кто будет следующим бой-френдом,

Смотри, вон у той козы.

Прошли времена всемогущих эльфов

И добрых бессильных фей.

Вальс Вены – набор беспредметных звуков.

Трах не попадает в такт.

Зато мы накушались «венских булок»

В цивильных своих кафе,

И нас не колбасит от жирных кремов

На толстых больших тортах.

Наш глянцевый праздник будет искриться

Гламуром из года в год:

Бега тараканьи – гораздо круче,

Чем драки по кабакам.

Вы сами крестом, серебром и водкой

Приблизили наш приход,

И ваша заплеванная свобода

По сладким пошла рукам.

И нечего рвать на себе гитары

И вены в чужой рассвет.

В монашеской рясе уходит рокер

Прикладывать к стигму йод…

Берите и жрите нас, педерастов,

Раскрашенных  в желтый цвет!

А с телеиконы попсовый идол

Вас весело отпоет…

                                                  25 января 2010 г.

Курсы кройки и шитья

Здесь за отдельную плату

Марусю научат шить белое платье.

Готовить рыбу в дерьме и кляре.

Томить своих джинов в черном футляре.

Загонять соки под кожу вишни

Обратно («Как бы чего не вышло!»).

Здесь не пахнет ни горем, ни алкоголем.

Здесь не бывали Ван Гог и Гоголь.

Здесь дыбится бюстом земная плоскость.

Здесь даже иконы – и те в полоску.

А если и выпадет горстка грусти, –

То размером не больше, чем мои груди. 

Зато здесь цветут махровые флоксы.

Они занимаются женским боксом:

Удары по пестикам лепестками.

Тайные вздохи по ихней Каме.

И, как аэробика вместо спорта, –

За неимением сутры –

Родное порно.

Здесь вашу талию сделают уже,

Бедра, естественно, – шире,

А челку – пышней и выше.

И, безо всякого спору,

Вам по «Одноклассникам» сыщут мужа…

Чтобы женщине в этом мире

Еще и выжить,

Нужны, как минимум, гири

И, как максимум, горы.

Что значит, ваша Галя

«Не умеет испечь рогалик»?

Что значит, ваша Тина

«Не шарит в презервативах»?

Мы дадим каждой твари – по паре.

Мы научим вас жить по картинке:

Душить свою душу в белом футляре

И кроить свою кровь

На швейной машинке…

                      17 января 2010 г.

Паломник

Разбуди мя, Господи, да в рассвет.

Нацеди мне солнышка по края.

Подари мя, Господи, дивный свет

Своего бессмертного бытия.

Опадают звезды к Тебе на грудь:

Прорастают башенки и цветы.

Покрести мя, Боже, на дальний путь,

Проложи мне гладкие три версты.

Буду на Калиновом на мосту

Змия бить не в латах я, а нагим.

Ниспошли Великую Доброту

И друзьям, и недругам, и другим…

Буду я бродить, аки волк, в лесу,

Среди колдовской, воровской красы,

И Тебе соловушку принесу

В рюкзаке истасканном из джинсы.

Не оставь мя, Бог, на съеденье львам.

Возведи мя Царьгород, город мой!

И введи мя, Бог, во Софиев храм,

А потом, с крестом, отпусти домой.

                                             17 января 2010 г.

Кризисное (Осипу Мандельштаму)

Постмодерная скука, как дохлая сука,

Завывая, таскается по пятам.

Двадцать первый мой век слишком хил оказался,

Чтоб давить вольнодумных степных волков;

Стрелки ходят – вне круга; чуть что – «звонок другу»;

Как «Реланиум», нужен О. Мандельштам;

Заржавелый шмат духа в пыли завалялся,

Среди желтых бумаг и политфлажков.

Демагоги-кликуши, хозяева-клуши,

Если жжем, то чужое: не жалко хоть;

Маслянистая жидкость с претензией нефти

Управляет любовью к большой стране…

Удуши наши души! Уйми наши души!

Упокой наши души,

Благой Господь!

Древний храм, сжав опухшие мускулы нефов,

Истончился до перышка на окне…

Сказка так опростилась, что сделалась былью

И влетела в мобильный, как СМС;

Подростковый, дебильный, распахнутый лютик,

Как паломник, дорос до Святой Земли…

Жить – аж в одурь – обильно, аж в оторопь – стильно,

И стабильно на Пасху: «Христос Воскрес!», –

Ретранслируют сплетней довольные люди,

Покупая VIP-тур в Иерусалим.

Эта осень – осиновый колышек, Йося:

Не гвоздями же нам забивать гробы!

Трутся сонные осы о теплые свечи,

Размножая губами: «Проси, прости…»;

А планета-Джульетта зарезалась осью,

Наплевав на орбиту своей судьбы;

Говорят, за пределами космоса вечность,

Но душа много весит…

Не донести.

                                        21 января 2010 г.

Двое

Каждый из нас бьет стекла – и видит свет.

Каждому прыгать – со своего окна.

Что же ты зубы стиснул, браток поэт?

Трудно признать, что баба – тебе равна?

Та, что своей истерикой режет слух.

Та, что метает бисер и бигуди.

Знаешь, поди, какой исполинский дух

Мечется в этой плоской смешной груди,

Словно в темнице или тупом кино.

Нам обоим дарованы два крыла.

По высоте полета мы суть одно…

Что ж ты, сестрица, скулы свои свела?

                                                  28 января 2010 г.

Любовь к музыке

Как хлысты, – кумовья и сводни.

Сплетни лапу сосут не впрок.

На чужое шакалы падки…

Хочешь выжить, – строй дурака.

Может, сядем с тобой сегодня

И послушаем русский рок?

Нахлебаемся правды-матки

Вместо водки и коньяка?

Дай мне хлеба с чесночным салом

И поглубже меня укрой.

Дело движется ближе к ночи...

Волки окна скребут с тоски…

Ты же знаешь, что я писала

И пишу тебе свою кровь:

Перепив ее, что ты хочешь?

Мелкий закус в виде руки?

Сладок привкус войны попсовой.

Фронт – смешон и печален – тыл.

Вместо неба – лазурный видик.

Змий-троллейбус – вместо коня…

Сколько их, кто, забыв про совесть,

Исступленно хотят, чтоб ты

Умер, – так тебя ненавидят? –

Пусть, уроды, берут меня!

Мысли – ложные, как опята,

Травят душу до тошноты.

Ты бываешь так адски нужен, –

Хоть бревно к дуплу прижимай.

Что я буду? – Ходить без пяток.

Делать воздух. Читать цветы.

И с морально здоровым мужем

Слушать группу «Ласковый май».

                                     26-27 января 2010 г.

Песня злого поэта

                             Поетів добрих немає…

                                       Ігор Павлюк

Мы истратили черные киловатты,

Вынося белый свет на чужих руках.

В моей Родине, дивной и бесноватой,

Галереи возводят на матюгах.

Генеральские звезды, как лампы, гаснут.

Патетически треплется резвый стяг…

В моем городе, царском и хулиганском,

Колокольни отстроены на костях.

Хочешь – в рельсу звони из медвежьей юрты,

Килограммами жри демидрол и бром.

В моем доме, уютном и бесприютном,

Каша пахнет расплавленным серебром.

А в моей колыбели – останки гроба:

Смерть – доступнее выхода в Интернет.

В промежуток озлобленности и злобы

Затесал жо… нет, душу, колдун поэт.

Наколдовывай, раз по живому больно,

Шрам от раны, которая не болит.

В этом космосе, искренне малохольном,

Я – последний здоровый космополит.

Неподкупен шаман, но продажны чары:

Дотанцуй свою лирику дискотек!

Брось на публике «личностное начало»:

Пусть впиндюрят его в «мировой контекст»!

Жмись, отхаркивай, плюйся, крошись на ребра,

Преврати зажигалку в свечу меча…

Улыбайся прохожим улыбкой доброй

Даже мух не казнящего палача.

                                        23 января 2010 г.

Эффект бумеранга

И он сказал ей: «Я тебя хочу».

В словах блудливо отдавал крюшон.

Пришла пора зажечь и сдуть свечу:

Все было даже слишком хорошо.

Но женщина, как ей не прекословь,

Поставит пат хоть куму королю.

Она взорвалась: «Где же здесь любовь?!»

Он ухмыльнулся: «Ну, люблю, люблю…»

Потом, конечно, разразился шторм.

Как руку, лодке вырвало весло.

И сердце – злейший враг глагольных форм –

Модальности на драйвы разнесло.

И вновь приснился берег кораблю:

Незыблем твердый грунт духовных чувств.

Она сказала: «Я тебя люблю», –

Добавив иронично: «И хочу».

Так они плыли, мачтами скользя,

По морю нежных белокрылых тел.

«Хочу» переросло в свое «нельзя»,

Которого он вовсе не хотел.

В тупом виске, как дятел билась боль.

Прочисти вены, если чистоплюй…

И он, взорвавшись: «Где же здесь любовь?», –

В ответ услышал: «Ну, люблю, люблю…»

                                                          17 января 2010 г.

Результат

                               Юрию Крыжановскому

Давай я скажу тебе, как брат брату:

В лоб, а не наискосок.

Конек-Горбунок на твоей визитке

По деду – почти Пегас.

Ты помнишь, как ваша контркультура

Бодала тупой совок?

И что вы, в конце концов, заимели? –

Да, редких дебилов – нас.

Мы – новое племя из Диснейленда:

«Макдоналдс» – наш отчий дом.

Мы молимся пластиковой картошке

И моемся по ночам;

Беззубые бабки слагают сплетни

И притчи про тихий Дон…

Учению вашего чань-буддизма

Нас выучил Джеки Чан.

Мы – дети галактики Интернета

И дрочим в «Контакте» всласть.

Мы путаем Сталина с Че Геварой,

Высоцкого – с Лао цзы;

Нам, в сущности, искренне безразлична

Любая на свете власть,

И кто будет следующим бой-френдом,

Смотри, вон у той козы.

Прошли времена всемогущих эльфов

И добрых бессильных фей.

Вальс Вены – набор беспредметных звуков.

Трах не попадает в такт.

Зато мы накушались «венских булок»

В цивильных своих кафе,

И нас не колбасит от жирных кремов

На толстых больших тортах.

Наш глянцевый праздник будет искриться

Гламуром из года в год:

Бега тараканьи – гораздо круче,

Чем драки по кабакам.

Вы сами крестом, серебром и водкой

Приблизили наш приход,

И ваша заплеванная свобода

По сладким пошла рукам.

И нечего рвать на себе гитары

И вены в чужой рассвет.

В монашеской рясе уходит рокер

Прикладывать к стигму йод…

Берите и жрите нас, педерастов,

Раскрашенных  в желтый цвет!

А с телеиконы попсовый идол

Вас весело отпоет…

                                                  25 января 2010 г.

Баллада о вреде поэзии

В кровь, калиново, рдели звезды,

Истекая в свечные гроздья;

В небе праздновал бог разлуки

Свой последний лесной пожар.

Сосны сонно качали Ворзель,

Как Дитя свое – Богородица…

Скиф учился стрелять из лука

По натянутым рубежам.

И какой-то пророк все выше

Воздевал одинокий посох;

Сквозь оглоданный голый шелест

Пробивался голодный свет…

Чтоб Христу в этом мире выжить,

Нужен очень хороший спонсор,

Померанчевый бант на шее

И, желательно, пистолет.

В общей истине ненасилья

Два поэты были едины

И меняли свои обиды

На анапесты и кресты;

Журавлиная эскадрилья

Уплывала на черной льдине

В поднебесную Антарктиду,

Чтоб выращивать там цветы…

Среди буйной тоски метафор,

Среди жаркой священной блажи,

Они жгли себя друг о друга,

Как трофеи в огне войны!

…И висел тот портрет у шкафа:

Кротко кроеной, сладко слаженной

Добродушной пышной супруги –

Совершенно безразличной к поэзии.

                                                                11 января 2010 г.

Врагам

Их: «Сдохни, шизофреничка!» –

Привычно до тошноты.

А сами они – не дохнут:

Их кормит подкожный жир.

Так выглядят в психбольничке

Здоровые медпосты.

Ван Гогу прописан дохтур,

Спецшкола – и конвоир.

Их злоба, как вошь, гуляет

В кожухе твоих седин.

Пошли их посылы к ляду,

Несломленный и живой!

Душевная боль вставляет

Почище, чем кокаин…

Уж лучше я лягу блядью

На купленной мостовой,

Чем с вами – в широком поле.

Чем с вами – в зловонной тьме.

Чем с вами – на всех запоях.

Чем с вами – в одном гробу.

Великий наркотик боли

Висок серебрит зиме

И рвет самурайский пояс,

Наброшенный на судьбу.

На горле моем – удавка.

На венах моих – печать.

«Горящее сердце Данко»

На плаху себя несет…

А бабы играют в дамки.

А дамы берут печаль.

А девки дают задаром…

А я вам – прощаю все.

                              3 февраля 2010 г.

Мой друг

Мой друг прошибает дождь с одного удара

И чувствует себя, в общем, совсем неплохо.

Мой друг надевает марлевую бандану

И, как партизан, уходит в свою эпоху.

Мой друг не дает на спирт ни копейки денег.

Он – близок и зол, как будто имеет право.

Мой друг не пришел на гребаный день рожденья

Ко мне, – чтобы выпить вместе со всей оравой.

Война как война – святая простая школа:

Не сможешь ударить по лбу, – получишь в спину.

Мой друг – человек дождя, только без приколов,

Хотя при ближайшем взгляде он тоже – двинут.

Ему не валяться с бандой моей вповалку.

Он – мутен, как силлогизм, и как вывод, – ясен.

«Мой друг, ты – мой враг», – сказал я ему взапалку;

Он тупо пожал плечами и рассмеялся.

А после, когда не стало бинтов и ваты

И слов не хватало, как океана – рыбе,

Я молча орал: «Ну, где же ты, бесноватый?!» –

Пока нас обоих в дождь один не зарыли.

                                                          2 февраля 2010 г.

Публичные чтения поэтов

В официозной раскормленной комнате

Веет лакейством дурного приличия;

Томные дамы батистово комкают

Сладкие слезы на выжатых личиках.

Я же не плачу, паскуда, хоть режь меня:

Хавайте! – это распятие – дешево –

Нашу бесстыдную, нашу безбрежную

Лирику – якобы «молодежную».

Братья мои, умирая деревьями,

Жгут зажигалки в разрушенной храмине;

Стоя поют «Поворот» Макаревича,

Сдуру бахвалятся ранами ранними.

То ли отчаянно, то ли находчиво

Солнце Сизифово катят до Запада;

Милых, узнаю я их «по походочке»

(Птицей – по пению, зверем – по запаху).

Их, кто в библейскую землю свой тур ища,

Молится старцам на лики пещерные…

Постмодернисты и контркультурщики, –

То ли разбойники, то ли священники.

Им – вашей сытой ораторской похоти, –

Правдой голодной навек искалеченным,

Ввинченным намертво между эпохами, –

Больше сказать, к сожалению нечего.

                                           2 февраля 2010 г.

Джинсы и фрак

(Поэма  о добре и зле)

                                 Вы слышали богохульство; как вам кажется?

                                Они же все признали Его повинным смерти [Марка: 14-64]

Нам не хватает романтизму:

Дуэль поэтов – просто драка.

Но зарываться здесь не стоит:

Формат определяет меру.

Поэт Василий Парамонов

Был, разумеется, во фраке –

Как зам редактора журнала

И зав культурным фондом мэра.

Он вышел, скромно поклонился,

Не задевая микрофона,

Слегка откинулся и начал

Читать прэлестную поэму

О нравственности молодежи…

В ней было все: идея, форма,

Архитектоника катрена,

Фонетика, харизма, тема!

Он так преподносил свой опус,

Он так дарил себя в подарок,

Что каждый, кто ему поверил,

Стал окружен тройной заботой

(Глава третейского судейства –

Весьма почтительная дама –

Была, к тому ж, главред журнала,

Где Парамонов наш работал).

Сраженный магией спектакля,

Зал замер чинно и серьезно.

И даже школьники не смели

Дать волю каверзным ужимкам.

Все чтили праздничность минуты…

Как вдруг нелепо и курьезно

На сцену влез второй участник –

В бандане, кожанке и джинсах.

Несчастье это звали «Максом».

Он закатал свои штанины:

Оттуда прорастали ноги –

На вид им было двадцать восемь.

К его персоне подходило

Понятие одно: «Рванина»

(А то, чего он был членом,

Уж лучше опустить и вовсе).

Макс лихо запрокинул к небу

Свою бандитскую прическу

И, нагло подмигнув партеру

Глазами голубого зелья,

Рванул слова… Они ложились

Наивно, праведный и четко,

Как теплый колокольный лепет

На отмороженную землю.

В его стихах по-детски просто

Рассветы ластились к закатам;

Как васильки, цвели иконы

И в чистом поле выли звери…

О горе! – под конец куплета

Он смачно выругался матом,

Пообещав, что всем воздастся

По совести, душе и вере…

Сначала публика молчала:

С ней было нечто вроде шока.

Она не знала, что ей делать:

Свистеть, смеяться или плакать.

Потом из зала вышли судьи.

Дуэль закончилась до срока,

Пока девчонки на галерке

В оргазме первом рвали платья.

Все кончилось, конечно, тихо

И, слава Богу, без ОМОНа.

Парнишку вывели под руки

Подальше, в закулисный сумрак.

Дуэль поэтов с честью выиграл

Зам зав Василий Парамонов,

А Макса просто осадили

На нежные пятнадцать суток.

___

Потом он вышел на свободу,

Затер синяк под левым глазом,

Зашил разодранные джинсы

И храмам поклонился низко…

А на другом конце столицы

В VIP-номере отеля «Плаза»

Его соперника ласкали

Две юные кокаинистки.

                         5 февраля 2010 г.

Синие апельсины

Пускай опадают птицы с церковного небосвода

И, бредя экземой власти, политики яро чешутся, –

Я выйду, проголосую за истину и свободу

И, как не перевирайте, за прозу Антона Чехова.

Враги мои (я люблю их) о главном гундосят басом.

Друзья мои – контркультура – в пожизненной оппозиции.

У творчества две дороги: вперед и вперед – и basta!

А почечный чай нам завтра заварят в родной милиции.

На красном пригорке – церковь… Господь, ниспошли мне силы

Шутя пережить эпоху, как тертая блядь – свой сифилис.

Там, в рыжей ржавчине космоса

Синие апельсины

Выращивают как символ

Библейского ненасилия.

Мы сыты войной и миром:

И та, и другой – худые.

Нам некуда слезы вылить:

Жилетки все подытожены.

Расходимся по квартирам,

Прошитые едким дымом,

Как пулей шальной, – навылет…

Попробуй нас уничтожь теперь!

                                       10 февраля 2010 г.

Тайная вечеря

В тот вечер вина(ы) мы бахнули два(е) по сто.

И кровь закусили пресным железным хлебом.

И ты прошептал торжественно и нелепо:

«Сестрица, родная, если не ты, то кто?»

Эпоха пост-кретинизма – игра в лото.

В лото, а не в бисер: ставки на круассаны.

И я повторила, словно царю «Осанну»:

«Конечно, любимый, если не я, то кто?»

Мне – сотня веков: я – ветхая, как пальто

Советское в стариковской сырой квартире.

Я – дервиш любви в финансовом новом мире…

Ответ очевиден: кроме меня, – никто.

Не золото, не попса – серебро и джаз.

Повеситься на суку, а не в Интернете.

А где-то, на семиструнной моей планете

Размножились лозы – тысячью Окуджав...

За это меня распяли под шапито.

Две церкви друг против друга столкнулись лбами…

А я все шептала высохшими губами:

«Братишка, любимый, если не ты, то кто?..»

                                                     12 февраля 2010 г.

Взрослая дочь

                                    Моему папе

Она – образцовая, как со сканнера.

Молодая. Отточенная. Казенная.

А он пришел со своими скалами,

Со своими звездами и озерами…

Она научилась дырки заделывать.

Прокладывать стенки. Сочиться щелями...

А он пришел со своими демонами,

Со своими вершинами и ущельями,

Со своими ласточками и совами…

И она сказала: «Они – прикольные!», –

Но на детском личике вырисовывалась

Хватка, по жести отнюдь не школьная.

Сбежать бы в деревню, подобно Левину:

Кукушек кушать, пороть пророчества –

От пост-модерного поколения –

В прото-пещерное одиночество.

У нее на днях  тур-поездка в Англию.

Жизнь удалась, хоть немного колется…

И он ушел за своими ангелами –

Собирать созвездия на околице…

                                        12 февраля 2010 г.

Птицепад

Я для тебя украл бы небосвод

И две звезды кремлевские в придачу

                                         В. Высоцкий

-1-

Нет, я – не подарок.

Я – просто придурок.

И я у тебя,

Как у Вовки, – одна.

Мы завтра проснемся

В республике урок

С имперским названием

«Наша Страна».

И мы отречемся

От Символа веры,

От умных врагов,

От бездарных друзей…

Нам радость вкачают

В усталые вены

И в качестве кукол

Посадят в музей.

Но даже в пробирке,

В гробу, в черных тапках

И в жиже под танком

Мы выживем, брат!

Хоть в танцах, хоть в стансах,

Хоть в хатках на лапках

Мы крылья упрячем,

Как пленных солдат.

Укроем от сглаза,

От лести нечистой,

От змия и тли,

А придет наш подъем, –

Мы вынырнем в небе,

Как двое бомбистов,

И к чертовой матери

Мир подорвем!

                    9 февраля 2010 г.

-2-

Зачем звездопады на небосводах

И золото на щитах?

Возьми меня в царство своей свободы –

В страну бесноватых птах.

Кругом разговоры о «Money, money», –

Тошнит от жилья-жулья.

Дай Бог, чтоб они тебя понимали,

Как  это делаю я.

Лучина артерий – дуга кривая.

А радуга – ржавый нож.

Того, кого любим, – мы убиваем:

Давай, ты меня убьешь.

Того, кого любим, мы кроем бранью

За собственные тиски.

Какие там, «звезды», к чертям?! – Мы – братья,

Хоть режь меня на куски!

Дожить бы, довыть бы: на подоконник –

И вниз, воронье вспугнуть…

Икона сокрыта в самой иконе

И светит, как Млечный Путь.

                                   12-13 февраля 2010 г.

-3-

(Данко)

За пазуху свечку спрячь.

Кожуху пожар прости…

Хотелось бы выжать плач,

А дров нет – даже на стих.

Планеты кричат: «Люблю», –

А мы Заратуштру  ждем.

Уже не кресту – к нулю –

Астролог наш пригвожден.

За каждым прорывом – стоп.

За каждым подъемом – спад.

А завтра пузатый поп

Расскажет тебе про ад.

На звездах не поскользнись

Да сердца не обмани.

Любовь, как в кожухе… высь…

Мы падаем на огни.

                         13 февраля 2010 г.

RЛО

         Юле Бережко-Каминской

Она пишет не «ОЛЯ», а «RЛО» –

Вверх ногами. Ей – (двадцать) шесть.

Она верит, что Бог или НЛО –

Что-нибудь в этих звездах есть.

Она пишет не «ОЛЯ», а «RЛО» –

Вниз тормашками… Будь здоров!

Она пятками в окнах давит стекло,

Выжимая розу ветров.

Ей бы выпить вина, чтобы занесло,

Но на столике – детский сок.

Она пишет не «ОЛЯ», а «RЛО», –

Пистолету кроша висок.

Видно, в мире еще не вполне светло,

Раз темнеют следы людей…

Она пишет не «ОЛЯ», а «RЛО», –

С тайной радостью, как злодей.

Она пишет не «ОЛЯ», а «RЛО», –

Древних яслей святой прикол.

Завтра с моря, весло сменив на крыло,

В небо вылетит ледокол.

Лед растает, и станет совсем тепло

От смешных ребячьих затей…

Она пишет не «ОЛЯ», а «RЛО», –

На рисунках своих детей.

                             15 февраля 2010 г.

Ребенок

За нами – поклепы, сплетни, наезды и кривотолки.

И слезы тех крокодилов, которых мозги – с драже.

Чужие глаза читают родного «Степного волка»

И ноги чужие ходят по старой родной БЖ.

А я за тебя хватаюсь, как скиф за седой загривок:

Неси меня в край, соколик, где миром не правит спесь.

В «трубе» продает старушка щенка – всего за сто гривен:

Смесь лайки с чистой овчаркой… Брат, наша кровная смесь!

Расхищено все – до крохи. Девчонки пищат: «Прикольно!»

А Ксюша слона купила из плюша – блюсти уют…

Я в ручки взяла собачку, и так мне вдруг стало больно,

Как будто нашего сына любимого продают.  

                                                 14 февраля 2010 г.   

Стихи с подоконника

Легонько так, по краешку…

Мягонько так, по лезвию…

Ввысь – тем путем,

Что Богом дан,

С дурью чумной за пазухой,

Как педераст, –  раскрашенная,

Как генерал, – железная,

Как анархист, – свободная, –

Видишь? – Иду, не падаю.

То ли везут покойника,

То ли царя помазали:

Очередному Линкольну

Выпала честь состариться…

Свесившись с подоконника

Над магистралью с «Маздами»,

Ноженька моя длинная,

Как маячок, болтается.

Сеяли меня просом, – я

В небо росла соборами;

Сплетнями мяли в месиво,

Гадостями оплевывали…

Пряталась я под простыни,

Пряталась под заборы я,

Под целлофан поэзии, –

Как огурец, – под пленочку.

Даром: стена – прозрачная,

Как океан за льдинами…

Кони, рваните жилисто,

Поле взорвав уздечками!

Господи!

Где ж ты раньше был?!

Ангел мой!

Нелюдимый мой!

Скажет: «Прости.

Я жить хочу.

Так получилось, девочка».

                                       14 февраля 2010 г.

Поэт (цикл)

-1-

(Поэт – тирану)

Ну?

Чем ты закроешь мне рот, вампир?

Накормишь крутым наганом?

Возьмешь меня служкой на сладкий пир

Воспитанных уркаганов?

Как ты оседлаешь этот висок?

Накроешь тупым прикладом?

Я – весел, безумен и одинок:

С таким не бывает сладу.

Свою колбасу за пару монет

И слов за пару басен

Продай, кому хочешь, а я – поэт:

Я – дик. Истощен. Опасен.

Тебе не пришелся я по зубам? –

Гэбист меня бьет по почкам.

Сошли меня хоть на вселенский БАМ,

Бунтарщика-одиночку!

Тебе не пришелся я по нутру? –

В три горла снаряды косят.

Заделай космическую дыру

Моей черно-белой костью.

Сбежать бы в Сибирь или хоть бы в Крым:

Не видеть, кроясь в зазоре,

Как люди мельчают до мошкары,

А птицы – до инфузорий.

Но поздно. Хоть режь меня, – не могу:

Душе не до форм падежных.

А кто-то смеется, мол, «Very good»

И за руку меня держит…

А завтра все реки зальют свой брод,

Сойдутся моря у фронта…

И молча поднимется мой народ

До самого горизонта…

                                            16-17 февраля 2010 г.

-2-

(Конец поэта)

Я был поэтом – Господним волком:

Святым, безумным и независимым,

Чей мозг готическою иголкой

Порхал над площадью ржавых виселиц.

Летел на свет, но завис – и точка.

Прости, любимая, слабость гения!

Смотри, как Божьего одиночку

Принаряжают в шута богемного.

Цветную пыль выдают за манну,

Из ресторана куют чистилище,

На рану капают комплиманы…

Моя Марусечка, ты прости еще,

За то, что слеп и не вспомню толком,

Куда вела эта тропка с вишнями…

Прости, Всевышний, поэтоволка,

Который губит в себе Всевышнего…

                                                   18 февраля 2010 г.

В Остроге

В провинции воздух чище.

Лес дулом прижат к виску.

Как ножик за голенище,

Упрячу за грудь тоску.

Укроется мамка-церковь

За маковку-капюшон.

В душе, как в сыром райцентре, –

Бездумно и хорошо.

Снуют, аки пчелки, люди

За хлебушком, на базар…

И нет никаких прелюдий,

И нет никаких гитар.

Ни дам и ни их камелий.

Ни шавок. Ни Бодхисатв.

Даст Бог, что и я сумею.

Талантливо.

Не писать.

                              20 февраля 2010 г.

Ромео и Джульетта

                        Беатриз убежала? - спросил растревоженный Пьер

                                                                                     Вячеслав Рассыпаев

Он разбегается по метро –

На рельсы театрально падать –

И вопит, кривя свой молочный рот:

«Я убью его, эту падлу!»

А кругом – враги и бандиты.

Алкаши. Поэты. Окурки.

Никуда ты от них не денешься:

Только в петлю на шее тонкой.

И какая-то тетка, вовремя

Хватая его за куртку,

Говорит мне: «Ну что ж вы, девушка,

Не смотрите за ребенком?».

Каплет миро с брачных икон.

Входят бабы во двор без стука.

Она разбегается на балкон:

«Я убью ее, эту суку!»

А кругом – сестры и братья.

Поэтессы. Пегасы. Музы.

Никуда ты от них не денешься,

Не накроешь бельмом ажурным…

Он затаскивает ее в комнату,

Курит, выносит мусор,

Починяет стекло разбитое

И врет про ночные дежурства.

А мы –

Разбегаемся в небосвод,

Ранясь о микрофоны.

Каждый из нас давно не живет,

Но вместе нам так кайфово!

Пить. Петь. Книги читать.

Спать на маршрутных сиденьях.

Загорать на киевских горках.

Питаться зеленой смесью…

Так возвышенно, так духовно, –

Как может быть только, когда нет денег

И только, когда падло и сука – эти два идиота, –

Вместе.

Пропишите мне «Сидуксен».

Не пускайте меня к откосу,

Я убью минутную слабость:

Затянуть удавку-судьбу…

А мы –

Разбегаемся на Голгофу,

Как мэр, – в свой безумный космос…

И, почти по Шекспиру,

Занимаемся этим

В одном романтичном гробу…

                     22, 23 февраля 2010 г.

Пособник

                     Музыканту Николаю Дударю

Хочешь, небо спущу на плечи?

Хочешь,  огненным словом высеку?

Мы – увечны, и нас не лечат:

Мы скрываем любовь на выселках.

Март кровит изо всех проталин.

Вздулись вены в сугробах голеньких…

Кто там мямлит: «Твой царь – брутален,

Вождь бандитов и алкоголиков»?

Ты, естественно, – «врубный» парень:

Сшей нам алиби! Сдай нас в госпиталь!

Даже кролик с любимой спарен…

Чем мы хуже, скажи мне, Господи,

Если самая в мире малость

Нам обходится как сокровище?

Под гостиницей смерть снималась,

Жизнь спивалась, но пела кровь еще…

Наши руки – точны, как боги:

Что со скрипками, что за чарками.

Дай нам кладки на полдороги:

Не дите завести – овчарку хоть!

Строим храмы без переменки:

Вот вам Гауди и Растрелли вот!

Дай нам сил доползти до стенки,

У которой

Они

Расстреливают.

                21 февраля2010 г.

Бабушкины сказки

Льется кровь с молоком в бидон –

Плещет море через края…

Расскажи мне про этот дом,

Где жила с тобой, да не я.

Курам на смех, назло ветрам

Буду гнать по степи коня…

Расскажи мне про этот храм,

Где венчали, да не меня.

Возвращается беглый вор,

Пятилетки свои губя…

Расскажи мне про этот двор,

Где встречали, да не тебя.

Птица тычется клювом в рот –

Хочет выпить слюны живой…

Расскажи мне, как в этот год

Нас отпели на мостовой.

А еще расскажи, как мед

Прожигает пчелу огнем…

Выйдет бабушка, все поймет,

Хлеба с маслицем завернет,

И нарежет голландский сыр,

И склюют его журавли…

Расскажи мне про этот мир,

Из которого мы ушли.

                                       24, 26 февраля 2010 г.

Возвращение в Египет

Воет ветер, как тенор Градского,

Окнам некому стекла вытереть…

Мы мечтали построить град с тобой –

Выше Рима, умнее Питера.

Моисей, до костей проверенный,

Как пистоль из дедовской юности,

Брат, ты помнишь, во что мы верили.

Когда солнце в мешке на юг несли –

Сеять звезды над Атлантическим?

Помнишь, рыбы по небу плавали?

Пели птицы почти мистически

Над церквушками православными….

Вы простите нас, предсказатели!

Ханаан, обожди немножечко!

Возвращают нас обязательства:

На базар сходить, за картошечкой.

                                          23, 26 февраля 2010 г.

Король в изгнании

         А вот нефиг – сидеть в дыре.

                                                    А вот нефиг - читать в стакан

Евгения Баранова. «Поэт в Провинции»

Дешевый косяк.

Сухая калина в банке.

Запекшийся храм восторженной чепухи.

Прилипчивая, как сукровица из ранки,

Привычка писать безалаберные стихи.

Сугробы-высотки, как пирамиды в Гизе,

Ложатся с шакальей лаской у самых ног…

Он в маске из пофигизма, как пуля в гильзе, –

Смертельно красив и бешено одинок.

По студиям графоманы читают книги –

Пышны и претенциозны, как стиль «ампир».

В наследство ему достались: старик Чернигов,

Компании малолеток, голодный пир,

Златой образочек Ксении Петербуржской

И в древнем скиту – почтительная трава…

А где-то – столица, мода, Жадан, Забужко,

Какой-нибудь «дискурс», авторские права…

Булыжник любым алмазам забьет караты.

Чем жестче опала, тем величавей трон.

Мы встретились с ним случайно:

Я была с братом –

Таким же царем-изгнанником, как и он.

Дом высох без мифов, как без воды мочало.

Повесился в церкви, в паре шагов, монах…

Мы грелись холодным чаем,

И я молчала,

Как фраер на мафиозных похоронах.

      

Свой срок отсидев, мы в новые вышли страны:

Ведь брат – теперь мой,

А вслед, как прощальный взмах,

Светилась икона, – а не марихуана, –

В собачьих

Подслеповатых

Дверных

Зрачках…

                            27 февраля 2010 г.

Чувство патриотизма

Брось, как баба, творить истерику,

Запасаясь бесплатным «Лайфом»:

Это пошло – бежать в Америку,

Или в Африку, или в Хайфу.

Бьет падучая жилку синюю;

Пульс дырявит висок, как дятел;

Жизнь замкнулась тройным бессилием:

Нашим, вашим и «того дяди».

В битве кланов я – шут Горацио,

Промокашка для мафиози;

Плачут капельки эмиграции

На безвкусной заморской розе…

Улететь бы в края далекие!

Чтоб не слышать полов дощатых,

Сплетен с дохлыми подоплеками,

Вездесущих зрачков мещанских…

Мало, что ли, мы колобродили?

Мало рвали гитар и глоток?

Только тянет на дуру-Родину,

Как бабая – в свое болото.

Только вижу, как села горбятся,

Как деревья читают книги….

Как над киевским храмом горлицы

Подымаются на Чернигов…

                                    28 февраля 2010 г.

Религия

Слова, друг за друга цепляясь, как в рэнка,

Сужают до петель зазоры надежды…

Наверно, вы что-то не поняли, рэбе,

Когда на себе изорвали одежду,

Вопя: «Будь он проклят, не чтящий субботы,

Плюющий на наши святые законы!»

Пиши, Достоевский, мечту Идиота,

Как свечку иконную в рамке оконной.

Подай нам на шару ничтожное время,

Чтоб мы рассчитали, похерив угрозы,

Судьбу гениальнейшего еврея

Как формулу белой российской березы.

Изящные рощи с глазами девчонок

Царапают голую грудь небосвода:

В их дуплах юродствуют мертвые пчелы,

Которые завтра воскреснут от меда, –

И станет тепло и светло, словно в детстве,

Где мухи кусают и с форточки кличут…

И снова начнется мятеж диссидентский,

И свергнет систему свободная личность.

Щека полыхает покорно и жарко.

Петух добровольно роняет свой гребень.

Мне вас очень жалко…

Пчелиное жалко

Сломалось…

Вы что-то не поняли, рэбе.

                                            2 марта 2010 г.

Шпала

             Музыканту Николаю Дударю

Пожалей меня – ради птиц.

Пожалей меня – ради звезд.

Мир лоснится от постных лиц,

Пожирая Великий пост.

Вот опять на войне миров

Погибает всемирный Цой…

В тучном стаде бабьих коров

Я – гибрид волчары с овцой.

Брось мне шкуру – и будет плед.

Из камней нарежь винегрет.

У меня же прослойки нет

Жировой, – чтоб себя согреть!

Спит на пепле, среди бабла,

Город мой, как мертвец Тикаль:

То ли шпала, то ли игла,

То ли готики вертикаль.

Я играю в последний блиц-

Турнир, и слоган мой прост:

Пожалей меня – ради птиц.

Пожалей меня – ради звезд…

                                 3 марта 2010 г.

Андеграунд

Похилий Будда забирався в дзвіниці,

дивився на степ і молився на сонце –

великий і грішний, чистий і ниций,

забувши тенденції, відкинувши соціум.

                                               Сергей Жадан

-1-

Я тоже однажды возьму Высоцкого

И выскочу в сосны

Из этих высоток;

Как Будда, забуду

Жадановский социум:

Его тривиальных дядек и теток, –

В котором квартиры протравлены газом,

В котором никто никому не верит,

В котором, пытаясь подслушать оргазм,

Соседка мозолит ухо о двери.

На мне будет рубище, – а не платье:

Не крейсер стальной, – а ковчег бумажный.

Вместе со мной уйдут мои братья:

Их будет мало, – но это не важно.

Мы будем зализывать черные тромбы,

Цветы собирать,

Умирать за идею

И жить, разумеется, в катакомбах,

Как первые христиане –

Хиппи из Иудеи…

Нас будут приветствовать иноверцы,

Хлеб с чесноком крошить на дорогу;

Во мне будет биться мое Сердце –

Единственный, ряженый мне Богом…

Мы будем учиться

У римской волчицы

Завывать в степи

С гениальной жалостью….

Я точно знаю, что это случится,

А пока потерпи,

Потерпи, пожалуйста…

-2-

У кого-то – цветочки в оконной раме,

У кого-то – форточки в паутине…

Нас обвенчали в подземном храме:

В наземные храмы нас не пустили.

Нам вопили: «Грешники!» и «Ату их!»

Нам с пилатовской скорбью шептали: «Sorry».

Нам вдогонку цвели зеленые туи

У самого Синего в мире моря…

В партизанском подполье взорвалась бомба.

На могилы солдат возложили розы.

Мы снова лизали белые тромбы

Серебряной слюнкой черной березы,

И все зарастало… И каждый Иуда

Прощался, как дубль и тираж, – по новой;

Мы жаждали чуда, – и было чудо,

И, самое главное, «было Слово»…

И каждый день, несмотря на скотства,

На жирные сплетни в сальных канальцах,

Мы целовали венчальные кольца

На тонких обглоданных нежных пальцах.

И солнце вставало, и шло навстречу,

Как последний патрон в нагрудном кармане…

А где-то над нами, за церковью-речкой,

Голосила девушка в сарафане…

                                                      5 марта 2010 г.

***

Боль – на первое. Страх – на второе.

Дурные гены. Гнилое семя.

И водят поэта ряженого,

И ставят за упокой…

И мы, несомненно, отстроим

Свои надомные семьи,

Где будут кефир, и ряженка,

И водка, и молоко.

А эти картины китайского шелка

Заткни себе, знаешь куда… Да, знаешь!

Выпей, коль нелады с сосудами,

Помолись по книге «Левит»…

И снова два одиноких волка

Рвут на части алое знамя

И воют о некой неописуемой,

Чисто волчьей любви.

Мы рвали и рвались, как двое равных,

И уравнялись, как двое рваных.

Будь проклято это равенство

Концовок-рифмовок:

«Сонет» и «минет»!

По синему небу летит журавлик.

Мэр космоса снова ушел в нирвану.

Что ж...

Все в этом мире – правильно.

Все, кроме нас.

А нас – уже нет.            

                                                      26 марта 2010 г.

Эпитафия Революции

Апельсиновая бандана…

Коржик солнца на синем блюде…

Я лежу посреди Майдана,

А вокруг меня – ходят люди.

Плесневеет рука Богдана.

Парк Шевченко дерьмом обхожен.

Я лежу посреди Майдана

И отпугиваю прохожих.

Вновь сношаются два удава:

Трон и тракт – в несусветном такте…

Я лежу посреди Майдана,

Как реликтовый птеродактиль.

Жду, покуда, как Божьим даром,

Маячком мне помашут с мыса…

Я лежу посреди Майдана,

Потому что стоять – нет смысла.

Волки целы – и овцы сыты.

У корыта торчат братишки…

Кто-то скажет, что я – убитый,

Ошибаетесь: я – притихший.

Я лежу посреди Майдана

Затаившимся одиночкой…

Пектораль с моего кургана

Рассыпается на кусочки.

Жаль, на мне не хватает грифа:

«Сдан в архив заржавелой стали».

То, за что мы боролись, скифы,

Мы же сами и растоптали.

Как бессмысленное полено

В ожидании Буратино,

Я лежу посреди Вселенной, –

И любуюсь на гильотины.

                                   6 марта 2010 г.

Графомания

В саду светила полная луна.

Сирень цвела. Воспламенялись свечи.

Евгения стояла у окна,

Вкушая теплый ароматный вечер.

В горшке томился розовый бутон.

Таинственно мерцал огонь камина.

С гостиной доносился нежный стон

Безумно сексуального пианино.

В сосудах вновь и вновь вскипала – кровь.

Корабль мечты запал на те же рифы.

Из пены тотчас родилась – любовь,

Большая, как штампованная рифма.

И ей в ответ, вздымая веера,

Шептались дамы чинно и туманно.

И капали слезинки до утра

В натруженный блокнотик графомана.

                                   6 марта 2010 г.

Спящая красавица

Русская трасса метит столбы нагие.

Рвется на версты гоголевская нить.

Мной овладела зимняя летаргия, –

И по ошибке начали хоронить.

С вечера заказали большой «Икарус».

Тетки-метелки плакали до зари…

Братья пришли. Поставили мне Макара,

Леннона – и чесночные сухари.

Сельская степь трусила гнедым туманом…

Брюхо Земли кровило в когтях сохи.

И над курганом ведьмы и графоманы

Громко читали пафосные стихи.

Мне было жутко, словно на карнавале:

Я не могла податься и сесть вперед.

Ленинцы-принцы руки мне целовали,

Думая: «Что за спящий лежит урод!»

Их вереницу высмотрев с Эвереста,

Я поняла, что так я и впрямь умру.

Бог! Я – живая! Вот мой нательный крестик,

Теплый от сердца, бьющего по ребру!

Все. Безнадежно. Глины не смыть мочалом.

Пепел и розы вызвали только дрожь.

Но, как назло, сознанье не отключалось:

Видимо, оно знало, что ты придешь.

Служек разгонишь, вмажешь, не глядя, гуру,

Выгребешь яму, выбьешь из принцев грусть,

Рявкнешь, меня тряхнув:

«Не конает, дура!» –

Я захочу убить тебя –

И проснусь.

                                  7 марта 2010 г.

Березовый звон

На крутом магазине написано: «Босс».

Продавцы в погремушках изящно грубят.

Научи меня жить под березой, Христос,

Не обидев при этом ни их, ни себя.

Ее тромбы кровят  белокаменный мед…

Пью второй «Сидуксэн», хотя вроде не шиз.

Марширую Подолом, как дед-пулемет:

В каждом встречном читается явный фашист.

Я устал и ослаб: от высот. От пустот.

От шумов и от их создающих людей.

По сравнению с ними я, видно, – не тот,

А на фоне героев, – так вовсе злодей.

Я долги уплатил, я похерил свой пай.

Моя девочка плачет на фоне огней…

Хоть по самую магму меня закопай:

Я пророю метро головой – и за ней.

Я добуду ей  золото и антрацит,

Соскребу драгоценных моллюсков со дна.

Всякий смысл для меня потерял суицид:

Все равно эта жизнь никому не нужна!

Значит, быть по сему: я – не босс и не шах.

И мой век-сериал до финала не снят.

Но сережки в березкиных тонких ушах

Все звенят, и звенят, и звенят, и звенят…

                                                                8-9 марта 2010 г.

Закон Белля

В этом городе, где в кормушке скулит скворец,

Как хвастливая бесноватая собачонка;

Где в любой проститутке тайно живет Творец –

Независимый, нежный, гордый, больной и тонкий;

Где размыты границы между Добром и Злом;

Где любая из правд сойдет за вариант обмана;

Где бездарная порнография за стеклом

Длится дольше, чем выступление графомана;

Где в таком-то году был кончен последний стих;

Где проводка спеклась на собственных киловаттах, –

В этом городе мы останемся на двоих,

Растерзаем друг друга в клочья, – и нам не хватит.

Помнишь в храмах северорусские миражи?

Помнишь страны, где каждый был и силен, и молод?

Нам отмерян убогий мизер форматом в жизнь –

Утолить этот хищный и беззащитный голод.

Боже праведный, сжалься! Дай нам две пары сил,

Чтобы струны сорвать, рискнув по закону Белля…

А наутро ханжа сосед у тебя спросил:

«Это кто у вас так кричит по ночам, ребенок?»

                                                                  10 марта 2010 г.

Ода Миру

                 Ты – небо, ты – земля, ты – ад, ты – вода,

                 ты – воздух, что между нами

                                   Надпись на стене храма Амона

                                   в Большом Оазисе  (Древний Египет)

Ты – все: БГ, Розенбаум, Цой.

И музыка ты, и шум.

Ты – свитер также и ты – кольцо,

Которые я ношу.

Ты – все, что сыграно было зря,

Не вбитое в нотный ряд.

Ты – календарик без января,

На пресной воде моря…

Ты – приз, который ушел к другим:

Под крышечкой их – круиз;

Но снова славит мой нищий гимн

Твой царственный пантеизм.

Оно и ясно: ведь ты – везде,

На суше, и на воде,

И на…

Я лучше скажу: «Звезде», –

Чтоб не обижать людей.

Ты – сон кошмарный без задних ног.

Ты – чей-то коровий зад.

Ты – черт, с которым боролся Бог

Две тысячи лет назад…

Пальто, изношенное до дыр.

Заброшенный в Днепр кумир…

Короткий,

Четкий

Удар

Под дых –

Ты, мой человечий Мир!

                         13 марта 2010 г.

Жертва насилия

Фонарь под глазом – не слабей прожектора.

На ясном лбу царапина видна…

Милиция! Меня избила женщина, –

И, что обидно, – даже не жена.

Дожил я, братцы, до нелепой участи:

Та, что  вчера была овца овцой,

Сегодня все труды свои научные,

Визжа, как дрель, метала мне в лицо.

Терпя по Будде (не давать же сдачи ей!),

Я милостиво рожу подставлял.

В ее зрачках металась боль незрячая –

Сиротская, как степь без журавля…

С такими двунаправленными жертвами

Не разберется ни один судья…

О Господи! Меня избила… Женечка –

Дурная.

Малохольная.

Моя.

                                                    13-14 марта 2010 г.

Земля батрачная

Жизнь пролетает сотым по счету дублем.

Время торопит в спину: «Давай, давай!»…

Чеховским батраком, обнищавшим в дупель:

 «Дедушка, забери мя от-се-до-ва!»

Царю, отправь меня на небесный остров,

Где не слыхать ни вереска, ни весла.

Зимнее небо, – плоское, как подросток, –

В зябких карманах прячет колокола.

Музыка спотыкнулась на первой гласной.

Киевский жлоб вселился в «Hotel Palace».

Небом я открещусь от земного сглаза:

Небо не выдаст.

Небо – всегда за нас.

Кто вас венчал?

На нем  ли, мужья и жены?

С виду  – семья.

По сути: вдовец, вдова…

Курит в парадном Бог мой, «LM» прожженный…

«Небушко, забери мя от-се-до-ва!»

                                            15 марта 2010 г.  

Вместо поздравления

Нет у нас праздников. Не бывает.

Нет Клары Цеткин. Нет дней рожденья.

Розы супруге жлоб покупает,

Мелко считая родные деньги.

Съежился ежик долгов в тумане.

Спальня и сральня. Жена. Муж. Точка.

Нет у нас праздников, понимаешь?!

Ни мандаринчиков. Ни цветочков.

В круге семьи, – как в гробу хрустальном.

Рядом с женой, – как с доской фанерной.

Ты сиротливо растишь брутальность. 

Я становлюсь истерично нервной.

В чистенькой школе житейской грязи

Мы оказались на разных партах.

Значит, религия нашей связи

Выступит против 8 марта!

Будем тихонечко жить, по Будде,

И безнадежно молиться соснам,

Чтоб наступили святые будни

Праздников наших

Религиозных…

                                  11 марта 2010 г.

Исповедь краски (цикл)

-1-

Телевизор пестрит, как знамя

Жандармерии Сен-Тропе…

Страшной правды никто не знает:

Краска – маска эмансипе.

В гуще домыслов и завидок,

Наводящих фальшивый лоск,

Ни один человек не видит

Этот мозг за клеймом волос.

Тетки киснут, зафыркав люто.

Девки фенечки теребят…

Люди-нелюди, недо-люди –

Симулякры самих себя!

Взять билет бы на поезд скорый,

Как чеченский чумной бандит, –

И сбежать в свои волчьи горы –

В гордый город сырых трембит.

Там, где тропки и полустанки,

Там, где кладбища и кресты,

Там, где дышат еще остатки

Воли, чести и красоты –

Там я спрячусь в опухших липах,

Чтоб никто не узнал и впредь,

Как мне больно.

Как мне тоскливо.

Как мне хочется

Умереть.

                      

-2-

Здравствуй, рыжая ржавь.

Волчица.

Как тебя ненавидят жены!

Золотой мандарин сочится

Над пустыней твоей прожженной.

На тебя ополчилось бабство,

Жлобство, блядство, бычки, коровки:

Их Ди Каприо, Коля Басков

И тупой детектив с Петровки.

На тебя натравили Бонда

И парткомами застращали, –

Чтобы ты стрептоцидной «Лондой»

Ейных братьев не развращала.

У тебя есть одна отмазка:

Клекот древних кленовых четок…

Маски содраны…

А под краской –

Воет черный седой волчонок.

                                          15 марта 2010 г.

Алкоголик

Пожалуйста, вызовите мне «скорую»!

Страдания вязнут в зубах оскоминой…

Идите к чертям со своими спорами,

Предостережениями, укорами!

Пожалуйста, вызовите мне «скорую»!

Наврали про жизнь на Луне с три короба? –

Ее не видать из шестого корпуса.

Водой заливая три черных корочки,

Белеют в горячке кресты оконные…

Пожалуйста, вызовите им «скорую»!

А время решило поиграться в маятник.

Молчит часовой, на посту измаявшись.

Прохожий проходит, теряя варежки…

Куда вам податься, друзья, товарищи,

Из города, явно не выживающего,

Пока у него на плечах трава еще

Растет?! И хватает земли покойникам,

И девки встречаются непокорные,

И курят поэты в расстрельной комнате,

И вопль застревает в дыму, как ком во рту:

«Пожалуйста, вызовите нам «скорую»!»

А космос-Жар-птица с хвостом-кометою

Летит сквозь созвездья  свои несметные,

И колокол плачет слезами медными…

Все крайние сроки давно отмеряны…

Пожалуйста, вызовите мне «медленную»!

                                                         10, 16 марта 2010 г.

Postmodern Western Rap

Тусовочная,

Сайтовская,

Чатовская тля;

Девчонка-нимфоманка,

У которой все – друзья;

Эпоха, чей девиз – вопрос:

«Ты че, в натуре, бля?!»

Ну, че, постмодернисточка,

Кокеточка моя?

Мозаика, 

Где спаяны

Родные и враги;

Эклектика,

Где сцеплены

Хохол, кацап и лях;

«Купила мама коника,

А коник без ноги,

Купила мама другого…», –

А он на костылях!

Уздечки и намордники

Разбиты на утиль;

Кресты и наконечники

Отправлены в музей;

Но снова тянет в прерию, –

И разнесу я в пыль

Коляски инвалидные

Для диких лошадей!

Вчерашние гэбэшники –

Сегодня короли;

У Чехова, прозаика,

Родились вдруг стихи;

Все смешано,

Все спутано, –

И только там, вдали

Хрипит мустанг увечный мой в конюшнях чепухи.

                                                                         15-16 марта 2010 г.

Война

                              Юрию Крыжановскому

Рвется на флагах шелк.

В небо уходит полк.

Ты – одинокий волк.

Я – одинокий волк.

Снова – на сердце нож.

Снова – глаза во тьму.

Ты меня – не возьмешь.

Я тебя  – не возьму.

Нас не отправят в строй.

Нам не пришлют письмо.

Каждый из нас – герой.

Каждый из нас – дерьмо.

Эта война, – как лик.

Эта вина, – как рок.

Каждый, кто был велик

Ляжет нутром в песок.

Сгинув в чужом бою,

Свидимся на ходу:

То ли в одном раю,

То ли в одном аду…

                                         16 марта 2010 г.

Похороны

Мне это больше уже не нужно.

А на Поскотенке – адски душно.

Тот же до хрипа родимый «Camel».

Может быть, это случится с кем-то

Завтра, но вряд ли: такое чудо,

Коим явилось нам наше чувство,

Фиг повторишь, не впадая в пафос…

Щуримся в небо глазами спазмов,

Зная: Мюнхгаузеном за гриву

Нам не поднять себя. Триста гривен

Есть – хочешь в койку? Часиков на шесть?

В нашу гостиницу – в чужесть, в нашесть?!

Чтобы, как раньше, – взахлеб, навылет?

Чтобы соседи за стенкой выли?

Чтобы завистливым фарисеям

Стало неловко за свою серость?

Нет? Понимаю. Конечно. Поздно.

Не помогают ни стеб, ни позы…

И кровоточат на травах раны:

«Рано хороните, рано, рано…»

                                                   18 марта 2010 г.

Из жизни насекомых

Каждый Божий день – все те же дыры:

Кольца дыма, пальцы сигарет…

Спит обледенелая квартира.

Клоп и тот в постели не согрет.

На плите сопливо дышит чайник,

Харкая сухой мокротой слов…

А над океаном где-то чайки

Целятся в мишени островов.

В яблочко не попадает время.

На пожары не хватает свеч.

Но взойдет звезда над Вифлеемом,

Чтоб погоны царские поджечь, –

И проснется спящая квартира,

И увидит, кутаясь в салоп,

Что поэт летит над этим миром,

Как последний окрыленный клоп.

                                                     18 марта 2010 г.

Колыбельная поэтам

Господа офицеры, бросьте свои дивизии.

Пожалейте солдат, не пудрите деткам головы!

Вы хотели сидеть в прижизненном телевизоре,

Щеголяя своими шрамами и погонами?

Вы мечтали болеть большой мировой усталостью, –

А болеете все поносами да простудами…

Вы желали бороться, минимум, с внуком Сталина,–

А сразились с бабулькой из графоманской студии.

В литкафе одиноко бродят ночные столики.

Букинист за прилавком дремлет с лицом отшельника…

Господа люциферы  – черти и алкоголики –

Выясняют свои семейные отношения.

Никогда и ни в чем не следовать за фарватером,

Как божественность, ощущая свою неправильность –

Цель, конечно, ясна, – понравиться обывателям,

Но при этом уметь им вовремя разонравиться.

Как индийские боги с разными ипостасями,

Вы грозите судьбе размножившимися пальцами…

Господа фантазеры, бросьте свои фантазии:

Этот мир вам не переделать. Не надо париться.

Вас пытались согнуть ярмом, рычагом и лопастью,

Но остались вы, как ружье на плацу, – не сломлены.

Господа пассажиры! Поезд наш мчится к пропасти…

Закрывайте-ка вы глаза и считайте слоников.

                                                              19, 21 марта 2010 г.

Рекламная пауза

Играю в слова, как выстрел, глотая выдох.

Шокировать вас с годами мне все труднее.

Вы ждете: «Ну,  что на этот раз она выдаст?

А если промажет, значит, спеклась – черт с нею!»

Стрелок из меня – не хилый, я метко целю:

Еще бы, – если учили собратья-скифы.

Подайте же постмодерному менестрелю

На пластиковой тарелочке медный Киев!

Психиатр и дефектолог таких не лечат.

Зато исцеляют Сэлинджер и Набоков.

Я – старый любовник юной красотки-речи:

Могу ее раком поставить, могу и боком.

Чем дальше, тем тропка к свету темней и уже.

И дома – дурдом, и стены сомкнулись адом…

Когда бы вы знали, что за вселенский ужас

Таится под жалкой, вымученной бравадой!

Не надо ни Шварценеггеров, ни Энеев:

Последний герой мой – гений и алкоголик.

Шокировать вас с годами мне все больнее…

Наверно, пора красиво закончить ролик.

                                                      20 марта 2010 г.

Из цикла «Критикам»

Берите и жрите нас, педерастов,

Раскрашенных  в желтый цвет!

                          Евгения Бильченко

На любую попытку сделать поэта душкою

У поэта – мгновенный отклик:

«Идите на…!»

Вы Цветаеву в свое время

Пугали Пушкиным,

Но одна у них тетива и одна струна.

Дух в эстетику роз втесался,

Как мат непрошенный –

Разыгралась в стакане буря.

И как-то раз

Вы сказали:

«Мол, не встречается у Волошина

Слово мерзкое, неприглядное «Педераст».

Аргумент сей вот:

«Вы же – женщина! Вы же – лапушка!

Вы – ходячее воплощение нежных ласк!»

В таком случае, что мне делать:

Играться в ладушки?

Печь блины?

Или лук-порей выжимать из глаз?

Что мне Ленины?

Что мне Сталины?

Что мне Путины? –

Слишком много «народ» желающих «просвещать».

Мировою литературой меня запугивать? –

Проще зэка тюрьмой,

А рыбу водой стращать!

Вы намерены изучить этот космос с лупами?

Позолоченные гантели прибить к стиху?

А народ разберется –

люди у нас не глупые, –

Ху есть кто,

а по мере сил, –

Так и кто есть ху.

                                                          22 марта 2010 г.

Love Story

Ханжа усмехнется с кислой улыбкой клирика.

Нарушатся планы очередного нытика.

«Рот в рот», – только так и может рождаться лирика.

Подчеркиваю: поэзия, не политика.

Вселенная между соснами, между звездами

Запутавшись, с проводов сорвалась в поля в росе…

Мы Богом Живым на диво и радость созданы –

И радуемся, дебилы, и удивляемся!

Мы боремся с недоумками и болезнями

И лижем друг другу раны в копченой кухоньке;

Босыми ногами ходим по мягким лезвиям,

А хочется обнаженными по песку ходить…

Вид крови нас не пугает. Стекло не колется.

И дышат грудные клетки, хотя и сломлены.

И волчья встает луна над седой околицей

И каплет медовым воском на скат соломенный.

И мы умираем – душами в Воскресение, –

Не требуя ни больницы, ни санатория…

А батя Подол, бухой от тепла весеннего,

Рассказывает детишкам свои истории…

                                                    25 марта 2010 г.

Из цикла «Биография Будды»

«Всех прощать» – этот принцип был мной усвоен четко.

Верить небу, покуда вертится в нем Земля…

Мне сказали, что я похожа на собачонку:

Интересно, на сучку или на кобеля?

Вместо кобзы с бандурой – платиновые диски.

По родимой телеге вмазал чужой «Пежо».

Я надеюсь, во мне иссякнет запас буддизма

И проснется здоровый, крепкий индеец Джо.

Он возьмет томагавк, в сражениях закаленный,

Отломает на амулет себе сталактит

И за все ваши порчи, пакости и поклепы

Обстоятельно, с удовольствием, отомстит.

Но сегодня меня усталость к стене приперла

И сравнялись в своих амбициях царь и шут.

Я набрасываю, как песню, петлю на горло

И прощения у собаки любой прошу…

                                                        24 марта 2010 г.

Сказка о больнице

                      Светлой памяти врача от Бога,

               Анатолия Степановича Матвиенко

Санитарка – лицо из воска.

Медсестрички с глазами кукол…

Из палаты мне виден воздух

И церквушки больничной купол.

Здесь слова – тяжелей и емче:

Выговаривать их – искусство.

Ходит мама, сует бульончик:

Я глотаю – и мне невкусно.

Что мне ваши меридианы

От Полтавы до Каролины? –

Вьется капельница лианой

По артерии длинной-длинной…

Недвижим,  как сапер на мине,

Пульс лежачего рок-н-ролла –

Заколдованный алюминий

Королевского димедрола.

А за окнами – жрут печенье.

Все – здоровые, мать их, черти!

Полночь. Приступ. Кровотеченье.

Холодок плоскогрудой смерти.

В коридоре – обнять хирурга

И слезами его обхаркать…

Он прекраснее Микки Рурка

И могущественней Сиддхартхи.

Он напрягся  и ждет момента,

Наготове держа лекарства, –

Безнадежного хэппи-энда

Этой старой звериной сказки…

Что предписано, то случится.

Он – провидец и знает четко:

Я – живучая, как волчица,

И воскресну – ради волчонка.

                                   29 марта 2010 г.

Венок из одуванчиков

                                     Гоше Павлюку

Мы постареем. Станет вытьем шакальим

Слаженный и коронный наш волчий вой.

Все повторится – в точности, как по кальке:

Пресные реки и пироги с травой.

Встанет весенний день, до озноба ярок:

Вспыхнет, зальется краской, уйдет во тьму…

Снова кому-то преподнесут в подарок

Ландыши и еловую бахрому.

Новый пророк родится на древней тризне

И растрясет загруженные умы.

«Все повторится» – в этом законы жизни,

Против которых (в ритме которых) – мы.

В острой нехватке – гемоглобин и стронций.

Кровь отощала: вены не отодрать.

Кто-то еще пытается плыть, бороться,

Наперебой, торжественно, умирать…

Космос – осувенирен, как танк с парада.

Пули – не дуры. Трупы – не дураки.

В области сердца тахикардия правды

Так разошлась, что лопаются виски.

Время бежит от мамонтов – и до Пасхи –

Маленьким динозавром без задних ног.

Станет венком венчальным венок купальский

И похоронным – царственнейший венок.

Все повторится. Все на земле – не ново:

Нас обыграют в страшной смешной игре…

Мы постареем. Станет венком терновым

Горсточка одуванчиков во дворе…

                                  28,  31 марта 2010 г.

Большая Апрельская

У террористки глючит кнопка «Пуск».

Столица кормит розовых волчат.

Апрель…

Торговцы выползли на Спуск…

Слова играют в чат.

Стихи молчат.

На голове Говерлы – Карадаг.

Любой проект – не впрок, продукт – не в срок,

А в сердце – трансцендентный кавардак

Бесформенных, невыношенных строк.

Дробится праздник в будничный салют,

И кажется, когда скрипит кровать,

Что все, что я люблю – и не люблю,

Пришло сегодня в гости ночевать.

Пока дожди на костылях шуршат

И кровью кровель плачут звезды страз,

У Мира просыпается Душа…

В очередной и бесполезный раз.

                                1 апреля 2010 г.

Кафе «Полонез»

                             Роме Скибе

Дождь ранит

            Босые ступни о скаты,

И кровь черепицы

                    Бежит по трубам…

Здесь – наше прибежище:

                      Столик. Скатерть.

А где-то снаружи

                           Идут по трупам.

А где-то снаружи

                           Играют в войны,

Равняя плацдармом

                         Земную плоскость;

На троне глазурном

                           Гламурной вони

Сидят короли

                       Мирового жлобства.

Юродство заложено

                                 В наших генах

Тройным темпоритмом

                               В структуре вальса;

И кто-то роняет нам вслед:

                                              «Богема!

Гнездилище глупости

                                   И бахвальства!»

Но мы выживаем

                              Под глыбой танка,

Под натиском крыш

                            И обвалом ливней,

Танцуя бостон,

                               Полонез и танго,

Танцуя, 

                  Пока нас не застрелили,

Танцуя на зависть

                                 Борисоглебской,

Как в сентиментальном

                                 Кино Меньшова…

Нам этого Жлобского

                                Королевства

Не надо – ни Малого,

                                 Ни Большого.

Берите, как торт рококо,

                                       Свой замок,

И ешьте с пирожными

                                      В «Трали-вали»,

И помните,

                     Прячась в каминных залах,

Как мы,

              Босоногие,

                               Танцевали!

                                                            2 апреля 2010 г.

В защиту бабушек

Как-то раз одна юная поэтесса сказала:

«Мир принадлежит молодым».

По логике вещей,

я должна была согласиться с ней.

Но я не согласилась.

Молодые мои, баю-баюшки,

Засыпайте, друзья, на посту своем.

Но не трогайте бодреньких бабушек:

Пусть читают, бедняжки, по студиям.

Пусть услада-земля приосанится,

Разукрасит себя маргаритками…

Что в вас проку, девчонки-красавицы,

Если пишете вы – так же приторно?

Этот серп не целуется с молотом.

Это пламя не лижется с хворостом.

Не спасает великая молодость:

Графомания – дама без возраста.

Лучше сдайтесь священной усталости –

Той, что юность доводит до седости…

Не ищите в сраженье со старостью

Оправдания собственной серости!

                                                      2 апреля 2010 г.

Сказка о раздвоении личности

То ли голубем с окна.

То ли волком со двора…

– Ты прими меня, жена!

Ты прими меня, сестра!

Вихрь, притопнувший дверьми.

Лес, скулящий у плетня…

– Ты прими – пойми – прижми –

Обними – уйми меня!

Медных труб прошиб в пути,

Что обрубков-отрубей…

– Рассуди меня – прости –

Перепутай – и убей!

Пуст и темен белый свет:

Тень Голгофы – за версту...

– Отвори мне, брат поэт,

Как собрату по кресту!

Если в чем и виноват,

В красный кут поставь свечу…

– Отвори мне, брат солдат,

Как собрату по мечу.

Холодок губу знобит…

Ветром сердца не криви!

– Отвори мне, брат бандит,

По понятиям Любви.

Обнялись.

Легли.

Тут глядь:

Вместо ласки – волчий мат...

– Во все стороны гулять

Отпусти-ка меня, мать!

То ли чертом со двора.

То ли ангелом с окна:

– Отпусти меня, сестра!

Отпусти меня, жена!

Весь зарос вытьем былья:

Дом – без ставен и стекла…

Той хозяйкой была я –

Тем бродягой я была…

                                7 апреля 2010 г.

Мое – над –  пропастью – во ржи

Так и умрешь, не зная, что значит «жить».

С кончиков пальцев скапнут ростки пшеницы…

Сэлинджеровский правнук уснет во ржи:

Пропасть, как крепость, снова ему приснится.

Днепр хребтом проломит горячий лед.

Киевским морем охнут глаза проталин.

Дрогнут березки и упорхнут в полет,

Птиц обмотав вокруг долговязых талий.

Это и есть тот, самый короткий, путь:

К югу и выше, мимо садов и песен…

Все, что ты знал, когда уходил, – забудь:

Смысл дальнозорких слов – близорук и тесен.

Все, что ты пил, за грубость прости, – но хрень:

Рот пересох, и больше не мучит жажда.

Так и живешь, не зная, как умереть…

А за кладбищем рожь уродила…

Дважды.

                           6-7 апреля 2010 г.

Поскотенка (цикл)

-1-

Всяк рождается, с чем получится:

Кто с полушками, кто с подушками.

В спины лучников метят лучики.

Мы уходим под мышку с душами

На Поскотенку, где не рыскает

Тьма фланеров, – как два покойника:

В небо – прочь от тряпья туристского,

Тиражированного на «Кониках».

А над нами – гора исконная

Всеми травами Богу молится,

Стебли вытянув за иконами…

Грязь столичную кровью смой с лица!

Я, как робот, иду безропотно

За тобой, пропади ты пропадом!

                                          3 августа 2009 г., 14 мая 2010 г.

-2-

На горе моей – даль слез.

На горе моей – соль ран.

Все такой же – обвал рос.

Все такой же – разбег трав.

И такой же – разъем вен,

И такая же в них – тишь.

Постмодерн: наш концерн – хрен.

Сексодром: наш продром – шиш.

На прозрачной реке – гладь.

И церковный над ней – свод.

Мы умеем лишь: со-сать,

Ну, а больше: ниче–го.

Мотылек обращен в моль.

Пьедесталы жуют прах…

У наружной стены – боль.

А в подвальном полу – страх.

Доживать до конца – миг:

Жаль, хотелось бы хоть – час!

Стал пригорком Медведь-пик:

На горе моей – нет нас…

Только верь, что придет срок:

Век Durex-ов  сметут в сор.

Как Высоцкий, – один Бог,

И законы его – гор.

                             28 августа 2009 г.

-3-

(Колыбельная для Поскотенки)

Станут постельки дернами,

Склепами станут комнаты…

Первой листвой подернутый,

Город стоит, как вкопанный.

Тускло слезятся домики:

В них сидят полуночники,

Скупо ломают дольками

Горе свое чесночное,

Молча жуют…

Поскольку так

Спутано все – не высказать;

А за окном Поскотенка

Смотрит, как голубь, искоса:

Ждет, что ей бросят хлебушка,

Будто церковной бабушке…

Хочешь, давай, налей еще:

Видно, это судьба уже.

Ею давно отмеряны

Все катастрофы «Боингов»;

Можешь бежать в Америку

Или хотя бы в Боярку, –

Но ничего не сделаешь:

Слишком уж мало можем мы…

«Спи, давай, моя девочка», –

Шепчешь ты заторможенно.

           В ночь на Пасху, 3-4 апреля 2010 г.

Наша Пасха

-1-

Небо укуталось в сирый кожух

Вспаханных борозд…

В дедовской папахе,

Серьги березок целуя на слух,

Бродит с крестом колокольная Пасха.

Сыплет соленый и солнечный дождь,

Лапкой кошачьей пометив дорогу.

В глиняном месиве белых подошв

Тают кроссовки бездомного Бога.

Доски ремонтные. Металлолом.

Дворик в уютной весенней разрухе…

Пахнут сырым раскаленным теплом

Наши родные табачные руки.

Жизнь изгибается, чуя виток,

Словно котенок-ручей в водостоке.

Как нам живется, – не знает никто:

Близкие люди – добры и жестоки.

Мы умираем у них на глазах,

Слипшись друг с другом, как с патокой осы.

Люльку чумацкую курит казак

С медитативной улыбкой даоса…

Солнышко, дролечка!

Встань, помоги!

Высвети домик в окладе оконном!

А на довженковской речке круги

Светятся, как образа на иконах…

-2-

(Юродивый)

На службе с шалавой уличной – не тужи.

В гостинице респектабельной – не кричи.

Нам мальчик сказал: «Какие же вы ханжи!

К чему вам святить пасхальные куличи?»

Старушки несли свой истовый чистый пыл,

И слезки в корзинки капали, как крупа…

А мальчик все богохульствовал и вопил,

Корячась из-за широкой груди попа.

Он плакал, он пеной весь изошел в бреду;

Он бился об лед, как перед концом Земли…

О Господи! Дай мне выжить в этом аду,

Который мы виртуозно изобрели!

Любой ритуал отправлен, как в шапито:

Что Пэсах, что Пурим, – лишь бы нажраться всласть.

Мы мнили себя зажиточными… И что

Теперь на алтарь, помимо рубахи, класть?

Мы Пост прозевали в жирных телячьих снах.

Мы глотки сорвали честных своих гитар.

А где-то – село, верба…  И святой монах

Настаивает смородиновый нектар.

А где-то верста цепляется за версту:

Юродивый мальчик посох плетет льняной…

И кажется мне, что ближе он ко Христу,

Во всей своей недоношенности смешной,

Чем мы…

                                                5, 9 апреля 2010 г.

Свист

                                            Мне осталась одна забава:

                                     Пальцы в рот и веселый свист

                                                                     Сергей Есенин

Прикрываясь богемным сплином,

Эйфорией и флиртом легким,

Свищет жесткая дисциплина

В этих колких каленых легких.

У поэта – одна дорога:

Пальцем в небо  – через кладбища.

Кровь калинового порога

Деревянного снега чище.

Что еще? Ну, оргазм… Ну, книги…

Сборник, проданный на концерте…

Сноп пшеницы на черной ниве

И Ван-Гоговской кисти Церковь…

Королева иллюзий – Слава –

Правит бал на разбитых дрогах.

У поэта – одна забава…

Позабавимся, брат Серега?

Кто-то жрет многослойный «Fish Mac».

Кто-то топчет аллейный гравий…

У поэта такая фишка:

Не играешь, а умираешь.

Свист пистоля – да княжьи латы.

Стебель свечечки травянистой…

Мне осталась одна расплата:

Дуло в рот – и веселый выстрел.

                                     9 апреля 2010 г.

Животные и растения

Играть, так играть – что толку? –

В крутых социальных играх:

То в маске братухи-волка,

То в маске экзота-тигра.

Бойца из далеких тропик,

Вспугнувшего мирный трафик...

Неправда, что все мне «пофиг».

Неправда, что я вас «на фиг»!

Мой мозг, хоть и без извилин,

Но зорок, как Вуди Ален…

Поэт, когда он дебилен, –

Наиболее гениален.

Свершилось.

Народ мне верит!

И роща мне стала крестной.

Я сбросил обличье зверя

И стал молодой березкой.

И Мишка заплакал кротко,

Костями твоими хрустнув,

Тонехонькая сиротка

Березового искусства…

                               11 апреля 2010 г.

Психоделия

Утро. Солнце. Забор. Акация.

На работу, – как на заклание.

Чтобы лишнего не высказывать,

Выпиваю один «Реланиум».

Сомневаюсь только, поможет ли:

Слишком психика закаленная.

Мозг, тяжелый и заторможенный,

Зависает в кромешной легкости

И летит по ухабам воздуха:

Черепная коробка – лишняя.

Пульс саднит, как церковный воск в дохе

Волчьей кровью ворсинок слипшихся.

В свистопляске, с прихлопом, с топаньем,

Первый встречный – родней татарина;

Снова, черти, судьбу заштопали,

Словно полы шубейки старенькой!

Снова сердце хрипит и кается,

Не привыкнув юлить и кланяться…

Вечер. Звезды. Собор. Акация.

Боже, дай мне второй «Реланиум»!

                                                 13 апреля 2010 г.

Скелеты

           У нас в шкафу у каждого скелет

                               Юрий Крыжановский

… И эти скелеты ходят по Прорезной,

И каждый - здоров, как лошадь.

Они пьют кофе

И в гости зовут, - а мне хорошо одной,

Везде причем: на Говерле и на Голгофе.

Они на меня глазеют сквозь тьму времен

И хлипко скулят: «Ну, где же ты, Женя, Женька?!»

Врывается память в форточку, как ОМОН,

Истертой тетрадью падая с этажерки.

И снова тупая ревность скребет мозги,

И сдуру перемыкает сердечный клапан.

Быльем зарастает след от чужой ноги,

Похожий на отпечаток звериной лапы.

За творчеством снова творчество – и отбой.

Мы – здесь, и сейчас, и дальше, по жизни – честно! -

Но эти скелеты следуют за тобой,

Как призрак царя за лидером партячейки.

Шкафы развалились. Треснул травой паркет.

Как иглы во мхах, оглохли пружины в вате…

А я – твой последний, самый живой, скелет

Продавливаю космические кровати.

                                                          17 апреля 2010 г.

Залу портретов в Драгомановском

Мыслители на портретах –

Настолько мудры, аж страх…

Посмертно – на пьедестале

Все бывшее в катакомбах.

Шевченко и Максимович,

Витая в иных мирах,

Подкладывают под этот,

Руками шахидок, бомбы.

Над ульями мертвых пчел

Суетятся оравы ос.

Сменяются этикетки

И блики калейдоскопа.

На месте сражений княжьих –

Лакейский официоз –

Навязчивый, истеричный

И пошлый, как дамский комплекс…

Хотелось бы не струе плыть, –

А в огненной чешуе.

Хотелось с волками бегать,

А рядом – лишь псы да лисы.

Иду я вдоль кабинетов

В джинсовом своем рванье,

Как Штирлиц по коридору,

С улыбочкой Моны Лизы.

Во мне Квазимодо-стих

Грянул в колокол, как монах:

Довольно с меня смешного,

Прилизанного обмана!

Портреты своих секретов

Не выдадут даже в снах…

Молчит с партизанской миной

Таинственный Драгоманов…. 

                 

                          16 апреля 2010 г.

Винница

-1-

В белых полях под Винницей

Буг шелестит осоками…

Ввинчена вглубь – не вынется! –

Пуля в груди высокая.

Жги, подрезай, выруливай,

Лес вырубай по дереву…

Как Богоматерь Врубеля,

Совесть саднит у демона.

Время гналось за вечностью

Да натрудило ноженьки…

Медом постится свечечка

Перед экраном Боженьки.

Девок ведут в гостиницы,

Бабушек в санатории…

В черных полях под Винницей

К храму ведет история.

То, во что это выльется,

Смажет тебе висок один…

В небе над Божьей Винницей –

Бег пулевого сокола…

 -2-

Когда этот мир стал вовсе не интересен

И пулей с пистолем спелись сосуды песен,

Над провинциальной Скинией двух троллейбусов

Явился Господь в истертой джинсухе с лейблами.

Лапшать ему о духовности было б глупо.

Бог нежно молчал, жонглируя синей лупой.

При всей сицилийской ненависти к Свидетелю

От этих очков никто никуда не денется.

Пока он меня с насмешливой лаской слушал,

Замкнувшийся круг страдания был нарушен,

И где-то вдали раздался латунный колокол –

Расколотым звоном грянули гривны сколотов,

Пшеничной корой берез запеклись иконы…

И стало мне неожиданно так спокойно,

Как будто на бересте затянулись трещины,

Как будто бы мир мне попросту померещился…

                                                              Винница, 22-23 апреля 2010 г.

Юрка (поэма)

Опять в родном кармане – ни доллара, ни цента,

И в люксах Люксембурга введен запрет на визы.

Гостиничная койка в занюханном райцентре…

Слезами сериалов мигает телевизор.

А кто-то уплывает к метелям в Антарктиду.

А кто-то улетает в Майями хавать киви.

С отчаянной и пошлой попытки суицида

В истерику впадает оседлый шизик-Киев.

В степях цветут вповалку полынь и медуница,

И магма по корням их бежит кардиограммой;

Как мачеха, встречает нас матушка-столица,

Которая недавно была роднее мамы.

Не обрести разрядки здесь ни уму, ни телу.

Не разменять на сдачу. Не добрести до дома.

И, да простит мне Бог, но мне все осточертело:

Все!

Даже эти крыши священного Подола.

Щенка бродячей боли передавило «Мерсом».

Быть с близким человеком – недостижимый мизер…

Как хочется прорваться сквозь красочную мерзость –

В гостиницу. В райцентр.

Под чертов телевизор…

__

В райцентре поранился дождь черепичным осколком.

И кровь его с крыши упала асфальту на грудь...

По кольцам Сатурновым в космосе бегают волки.

Их внуки волчата, как телку, сосут Млечный Путь

И, вдоволь напившись, уходят окольной дорогой:

Кто в стадо, кто в стаю, а кто – неизвестно куда, –

И самый строптивый волчонок за пазухой Бога

Скулит по-щенячьи, пуская в рассвет провода.

На сердце – отвратная, адски привычная горечь.

Меняются лица у масок и маски у лиц…

Тем временем очередная маститая сволочь

Вставляет гвоздики в созвездия мертвых петлиц.

Поэзия, втиснувшись в щель между пабом и гробом,

Удушливо воет на дроты отравленных гор.

Старуха-волчица в соленых зубах вертит глобус...

Тебя выбирает винчестер – и весь разговор.

__

Юрка, братишка, это – последний выбор

Между «Идите на фиг!» – и «Будь готов!»

Стадо коров покорно идет на выгон

К стае волков, рычащей из-за кустов.

Это все то, что Веды учли и Тора:

Строй у солдата, как у еврея Бог, –

Кровно единый, –

Маршировать которым

Будем в портянках лезвий на ранках ног.

Выпала мне эпоха бандитов в рясах –

Смачная и подробная, как плевок.

Стало дворянством бывшее хуторянство,

Стал «постмодерном» жлобский родной совок.

Мучит поэта жажда базарной славы.

После дождя – не пыльно и не свежо.

Скалится город древнего Станислава –

В рожи столичных пабов «У папы Джо».

Глыбы сдавили, – и не прорезать выдох.

С каждым бананом ерничает минет.

Юрка, братишка, это конкретный выбор:

Или ты с ними, или…

Никого нет.

Даже меня.

А вместо крови – дорога:

С танками, с васильками на окружной…

В острых лопатках горбятся слезы Бога:

В небе – дожди.

Я – в небо.

Ты как, со мной?..

__

Слезами стекла дожди серебрятся матово…

Метро позвонки скребет на хребте земли.

У самого моря тихо сидит Ахматова,

Выглядывая летучие корабли,

А мне постмодерн достался, и Flash за пазухой,

И новые, нераскрученные слова…

И больше уже нельзя никуда опаздывать,

И негде узнать, откуда течет трава.

Энергии нет на то, чтобы вены выдохнуть.

И тонет ковчег под тяжестью двух кают…

Я дергаю тюль, а там, вместо окон, – Windows

И сайты друзей, которые предают.

Тупая усталость коллективизма стадного

Наращивает, как ногти, богемный сплин,

Но я уже нахожусь на последней стадии,

Когда для прыжка не требуется трамплин.

Конечно, есть братья. Трое. Максимум, пятеро.

На вас вся надежда, Гоша, Тарас и Крыж!

На голой праукраинской вербе распятия

Цветут облака,– далекие, как Париж.

Мы сами себя на черной доске отметили

И съели в нехватке кальция все мелки…

___

А завтра…

Ну, что там завтра?

Может, бессмертие…

А может, – несколько холмиков у реки…

                                                     Винница-Киев, 19-24 апреля 2010 г.

Жена

              Из логова Змиева,

              Из города Киева

              Взял себе не жену, а колдунью

                                                 Николай Гумилев                       

Словом бью, как стрелой из лука,

И мишеней полно вокруг,

Но уводит меня за руку

Жлоб хронический – мой супруг –

Мимо пабов и переходов,

Методически, по прямой,

Мимо каменных Дон Кихотов –

В ад пломбирный – к себе домой.

Предлагает в ассортименте

Вместо Баха с БГ – попсу.

Золотится на постаменте

Бюстик пластиковой Алсу.

На стекле дребезжат осколки

Кровью раненых эполет.

Смотрят люди Моего Волка

С тайной яростью мне вослед…

Я, глаза разметав по полу,

Догораю в костре стыда.

Трусить – это не наша школа:

Мы ведь – стаи, а не стада.

Плотный быт, как компресс на гриппе,

Вяжет, частностями грозя…

Что я делаю? Я же – хиппи,

Я  же – Пеппи, мне же нельзя!

Ни салфеточек, ни бульонов.

Ничего, кроме пуль в виске,

Белой водки воды ручьевой

И калины на коньяке…

Как мне выстоять, дайте «answer»,

Там, где всякий деньгой могуч,

Ради нищего христианства

На верхушке подольских круч?

Боже, это невыносимо!

Только верю: еще чуть-чуть –

И, как бомба над Хиросимой,

Разорвусь я и улечу

Ввысь… Со скоростью метеора,

Над державой, где правит бес,

К православному рок-н-роллу

Постмодерных своих небес.

                                                29 апреля 2010 г.

Стенька Разин

                 Киевской контркультуре посвящается

Архаика: ничего на земле не умерло.

Волки, как волки: тату, ирокезы с дрэдами

И ганжа… Они – из стаи: наглые, умные.

Их предали все. Они никого не предали.

Пестря ярлыками «аликов» или «нариков»,

Жить больно – больнее, чем за больным ухаживать…

Их закабалила собственная анархия

Сильнее, чем недобитое ими ханжество.

А ты – их король. Их каган. Пахан их воинства.

Тебе невтерпеж нахрапом на трон посвататься.

Гулять, так гулять! Ведь это же – твоя вольница.

Казнить, так казнить! Ведь это же – твоя свастика.

Но мало тебе боев, барабанов, факелов,

Телячьего их восторга, инстинкта стадного:

Ты жаждешь персидской крали – как сатисфакции,

Положенной лишь на самой последней стадии.

В эпоху, когда скелеты духовных сталкеров,

Травой обожравшись, жирными стали клушами,

Ты в круг меня, на съедение им выталкиваешь:

«Жена моя выступает! Подонки, слушайте!»

Все это было похоже на клип из «ящика».

Луна над Днепром галдела, как баба пьяная.

Меня окружили панки, бродяги, ящуры

И впились в меня глазами, словно пиявками.

Бог в помощь! Сколоты в колокол били около…

Я слышала их архангелов речь прекрасную…

Меня фиг сломаешь: я – королева соколов.

Дуэль, так дуэль, коль вотчины у нас – разные.

Две – силы. Две – воли. Всяк – со своими клонами.

Два – духа. Два – птаха. Всяк – со своими далями.

Король мне сказал: «Не делай из себя клоуна.

Кого удивить ты хочешь своим страданием?»

Хрипела Гора Подолом, как полем выжженным –

Владимир Великий, сделай мне сына-цезаря…

И я им сказала: «Как же я ненавижу вас!»

И кто-то ответил: «Рифму гони, принцесса, бля!»

И я начала читать с безрассудством спящего,

И небо рвануло словом, как речка лопастью,

И дрогнула, оступившись, толпа вопящая,

И судорожно, неистово мне захлопала.

А после все стихло. Вой захлебнулся слабостью.

Остались лишь рты, что руку мою слюнявили…

Уж лучше б меня убили, чем эта слава-дрянь,

Любовником ненасытным опять обнявшая!

Король, ты доволен, как я справилась с ГОСами?

Похлеще, чем Ярославна-княжна с Путивлями?

Я – тоже волчица, только в стае у Господа:

Языческие законы мне опротивели.

Осталось в мобильном карту сменить дебильную.

Долги подсчитать и флюгер заделать флагами.

Ты слышишь? Мы расстаемся, зверек любимый мой!

Ты – с ними. Я – с теми. Два параллельных лагеря.

                               

Я ввысь ухожу, к дымам над бездомной Скинией:

Один на один побыть со святыми мощами…

                                    ___

Смотрю: ты, как инок, возле Софии Киевской

Стоишь на коленях, плачешь и Богу молишься.

                                                                 1 мая 2010 г.

Кризис

Сердце зашлось и замерло,

Как динамит за пазухой,

И накатила камера

Поперек ребер спазмами.

Прутья за горло тиская,

К звездам прильнула комната,

Словно болезнь у близкого, –

Адская и знакомая.

В школах – все аз да ижица.

А на майданах – ленинцы.

И ничего не пишется!

И ничего не клеится!

Где-то в краях соломенных

Крыши звенят колядками…

Жаль, не хватает ломика –

Выдолбить брешь проклятую.

Чтобы свалиться замертво

В травушку, между кочками…

Солнце зашло

И замерло.

Радуйтесь!

Все закончилось.

                         28 апреля 2010 г.

Пьедесталы

                 Мне не нужны твои пьедесталы

                                                   Из анонимки

Горечь, смягченная медом талым,

Каплет, как воск, с волоска струны…

«МНЕ НЕ НУЖНЫ ТВОИ ПЬЕДЕСТАЛЫ,,,» –

Мне и самой они не нужны!

Что мне, аллеи заделать ими?

Или пустить на венки? На кой?

Вмажу в тусовкой слепленный имидж

Хрупко-боксерской своей рукой!

И заживу по-мещански: с кексом,

С чаем, с обычаем днем гулять…

Кто-то прочтет и скажет: «Кокетство!

Бесится с жиру, рыжая блядь!

Есть у нее и любовь, и слава,

И, на худой конец, – рваный плед;

Томные маленькие шалавы

Волосы красят за ней вослед».

Люди, очнитесь! В системе этой,

Где не спасают ни жизнь, ни смерть,

Средняя плотность больших поэтов –

Сотня на каждый квадратный метр.

Соль захлебнулась солянкой паба.

Гены богемных стихов – чисты.

Что еще? Детство…

Мама и папа…

И далеко-далеко –

Кресты.

                                 28 апреля 2010 г.

Киеву

Вот и все. Винчестер перегружен.

Мозг завис от собственных висков.

Устаю быть волком – против ружей

И архангелом – против волков.

Крестик золотой на шее тонкой

Звонко связан с Тем, Другим, Крестом…

Кто-то шепчет:

«Заведи ребенка,

Чтобы поздно не было потом».

Утром солнца полоса косая

Переплачет лунную межу…

Мой звереныш, я тебя бросаю,

Как и все, чему принадлежу;

С чем меня венчали черной кровью

Раненых строптивых соколят, –

И лечу домой, в Средневековье,

Где могилы синие болят.

Там меня монашки тихо встретят.

Я сопью печаль с их кротких лиц.

Там меня назначат Братом Третьим

Среди основателей столиц.

Куцый дождь взъерошит пыльный ворот.

Будут стаи бусами кружить…

Я отстрою свой Великий Город, –

Тот, в котором, ты и будешь жить.

                                                 30 апреля 2010 г.

Возможно Вам также будет интересно:

Верлибры современных авторов: Юлия Финтиктикова

Леонард Коэн: Стихи (перевод Ала Пантелята)

Пауль Целан: верлибры (перевод Ала Пантелята)

Верлибр Пабло Неруды: путь от человека к человечеству и обратно

Эрнесто Че Гевара: старая сказка на старый лад

Современный верлибр: Стихи Тимура Зарецкого

Василь Махно: 38 стихотворений о Нью-Йорке и кое что другое

Максим Солодовник: голоса путников в сумеречных долгих аллеях