"Супермаркет в Калифорнии" Аллена Гинзберга – это рассказ в рассказе, и потом еще в одном рассказе, и все это облечено в поэму. Несколько смысловых линий, масса намеков и сам по себе сюжет, как рамка для картины. Серьёзная наполненность ощущается читателем (слушателем) на подсознательном уровне. Даже если читатель далек от тех реалий, которые автора вдохновили на (или довели до) написания его поэмы, впечатление будет произведено. Другое дело, что интересно разобраться в подоплёке, в том, что вырисовывается за первым впечатлением и простым сюжетом.
Аллен Гинзберг |
Тут же он нам представляет своего литературного
кумира.
Человека, с которым у Гинзберга очень много общего, включая поэтический
стиль, подражающий мелодике человеческой речи, поэтому прибегающий к длинным и
неравномерным строчкам, и сексуальную ориентацию.
Сколько мыслей я
передумал о тебе этим вечером, Уолт Уитмен, пока бродил
по боковым улочкам под
деревьями с головной болью и полубессознательным взглядом,
вперенным в полную
луну.
Аллен Гинзберг, переживая творческий, а может быть, и личностный
кризис, ищет источник вдохновения. В поисках поддержки он прибегает к своему
литературному идолу – Уолту Уитмену. Но нужна ведь не только поддержка, нужен
материал для творчества. Что может предложить поэту современная ему Америка,
как не огромный супермаркет?
С изголодавшейся
опустошенной душой, прикупить парочку образов, я пошел в неоново-
фруктовый супермаркет,
мечтая о твоём ассортименте!
Вот оно – средоточие жизни!
Какие персики и какие
светотени! Целые семьи пришли за покупками
вечером! Проходы полны
мужьями! Жены среди авокадо! Малыши среди помидоров!
- а ты-то, Гарсия
Лорка, что ты делал возле арбузов?
Здесь персики и световое оформление – равноправные обитатели
прилавка. И те и другие – искусственны и в человеческом сознании никак не
связаны с природой (или со средой), которая произвела их на свет.
Аллен Гинзберг смешивает товары и покупателей в одно общее содержимое
супермаркета. Возможно, намекая на внутреннюю пустоту последних, на отсутствие
в современном обществе нормального человеческого общения и взаимоотношений.
Кстати, обратите внимание, Гинзберг не помещает мужей в какие-нибудь еще овощи,
оставляет их в проходах. Автор использует слово "aisle", которое
действительно может обозначать проход между прилавками в супермаркете, проход
между креслами в театре и т.д. Но это же слово обозначает и боковой неф храма,
придел, проход между рядами в церкви. Разговорное "to go down the
aisle" означает "пойти под венец". Зная это, пожалуй,
задумаешься, что из себя представляют "мужья в проходах" –
покупателей или разновидность товара.
Внезапно среди всего этого безобразия перед нами появляется
фигура Гарсии Лорки. Персонаж, который, впрочем, как и Уитмен, не вяжется с
окружающей обстановкой. Автор, кажется, и сам удивлён такой игрой своего
воображения. Он не просто отмечает наличие Лорки возле арбузов, он недоумевает
по поводу его присутствия. Задаёт вопрос, на который так и не получает ответа.
Возможно, ответ заключается в том, что Лорка – это такая же спасительная
соломинка для Гинзберга в чуждом ему мире, как и Уитмен. Товарищ по духу и
где-то по несчастью. Приверженец верлибра и однополой любви.
Тема гомосексуальности всплывает тут же после упоминания о
Лорке. Правда, развитием этой темы ведает всё тот же Уитмен.
Я видел тебя, Уолт
Уитмен, бездетного одинокого старого землекопа, отирающегося
у мясного прилавка и
пожирающего глазами парней из бакалейного.
Я слышал, как ты
приставал к каждому из них с вопросами: Кто заколол поросят?
В какую цену бананы? Ты
– мой ангел?
В этом отношении всё вполне понятно со вторым и третьим
вопросом. Бананы – вполне отчетливый фаллический символ, и ангелом (да ещё и
своим) тоже просто так не назовут. Первый вопрос на этом фоне выглядит, как
несколько нелепый повод для вступления в беседу. Но критики любят обращать
внимание именно на этот вопрос.
Во-первых, он выдаёт в Уитмене человека, не
принадлежащего эре супермаркетов. Во-вторых, намекает на всё растущую
отдаленность человека от природы, от тех источников, которые его, в конце
концов, кормят и поят. Вопрос о том, кто недавно заколол поросят, звучит дико в
супермаркете, но совершенно естественен во времена Уитмена или в другой более
простой и природной обстановке: в деревне, к примеру. Продукты супермаркета не
имеют никакой личной истории. И покупатели, и продавцы видят лишь конечный
результат, привычную часть жизненной искусственности.
Я бродил взад и вперёд
вдоль бриллиантовых штабелей консервных банок, следуя за тобой,
воображение уже
рисовало идущего за мной магазинного охранника.
Мы вышагивали в
открытых коридорах, объединенные нашей одинокой причудой,
пробуя артишоки,
лакомясь каждым замороженным деликатесом, и всё же избегая
кассира.
Здесь слышится намёк на то, что всё же у поэта есть
некоторое преимущество над простыми смертными. Он живет по своим внутренним
законам и способен увидеть бриллиантовое сияние консервных банок и может, до
определённой степени безнаказанно, нарушать правила окружающего его
человеческого сообщества, и лакомиться деликатесами, избегая кассира, который
здесь охраняет царство товарно-денежных отношений. Куда менее безнаказанным
может оказаться нарушение именно законов внутренних, по которым живет душа
поэта.
Куда мы идём, Уолт
Уитмен? Двери закрываются через час.
Какое направление
укажет твоя борода сегодня вечером?
(Я прикасаюсь к твоей
книге и грежу о нашей одиссее в супермаркете,
и ощущаю абсурд.)
Будем ли мы гулять по
отдаленным улицам? Деревья добавляют теней
к теням, свет из окон
домов, мы оба будем одиноки.
Побредём ли в мечтах о
потерянной Америке любви мимо синих автомобилей у подъездов домой, в наш молчаливый коттедж?
Аллен Гинзберг завершает свою поэму ворохом вопросов. В этом
чувствуется некоторая потерянность. Концовка дает ощущение растерянности и
торжественности одновременно. Вообще, некоторый эпический оттенок придает
постоянное обращение к Уолту Уитмену.
Выбранный в качестве творческой формы
свободный стих не требует рифмы или четкого ритма, да и с точки зрения
нормальной разговорной речи обращаться к человеку нужно либо по имени, либо по
фамилии. Но соблюдение наивной торжественности эпического повествования (не
напрасно автор упоминает такое понятие как «одиссея») требует не Уолта и не
Уитмена, и, тем более, не мистера Уитмена, а именно Уолта Уитмена. Особую
прелесть этой уловке придает тот факт, что имя и фамилия начинаются с одной и
той же буквы.
Ах, дорогой отец,
седобородый одинокий старый учитель мужества, какую Америку
ты оставил, когда Харон
причалил свой челнок и высадил тебя
на дымный берег
смотреть вслед его лодке исчезающей в чёрных водах
Леты?
Так и не получив ответов на свои вопросы Аллен Гинзберг
оставляет седобородого старца Уолта Уитмена на берегу реки забвения. И кто
теперь скажет – какую такую Америку оставил Уолт Уитмен?
Возможно, Вам также будет интересно:
Верлибр разбитого поколения: Джек Керуак
Верлибр разбитого поколения: Уильям Берроуз
Британская поэзия 20 века: Верлибр Теда Хьюза
Верлибр разбитого поколения: Уильям Берроуз
Британская поэзия 20 века: Верлибр Теда Хьюза
Дорогая floyd, пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам всю глубину и искренность моего восхищения и благодарности за содержание Вашего блога. Приглашаю Вас в "Запах бабочек" на торжественную церемонию вручения Вам КУБКА ПРИЗНАНИЯ.
ОтветитьУдалить